- Ну, чтобы не взвыли, берите машину и катите. Через полчаса мы были в 
Григориополе. В тесной, забитой людьми столовой нашлось местечко и для нас. 
Дьяченко преобразился, повеселел. Высокий розовощекий блондин-степняк любил 
дружеский стол с чаркой. Раздобыв вино и закуску, он выложил все на стол и, 
улыбнувшись, сказал:

- И в небе и в жизни просветы все-таки наступают. В городок мы возвратились 
поздно, но долго еще переговаривались вполголоса. В небе над нами сияли звезды. 

Мы различали их даже сквозь полотно палатки. Вокруг стояла успокаивающая тишина.
.. 
Засыпая, мы не знали, что часы мира уже были кем-то сочтены до секунды.

Нас разбудили резкие удары в рельс. Первая мысль была об учебной тревоге. Ни 
дома, ни в гостях поспать не дают. Рядом с палаткой послышались топот ног и 
возбужденные голоса.

Дьяченко, жалуясь на неспокойную жизнь военного летчика, долго не мог разыскать 

свои носки. Мы с Довбней подождали его, чтобы к штабу прийти вместе.

Аэродром ожил. Заревел один мотор, другой, перекрывая непрекращающийся звон 
рельса.

"Значит, серьезная тревога, - подумал я, - если они уже рассредоточивают 
самолеты. Ну что ж, для тренировки это неплохо. А места у них хватит: аэродром 
подходит вплотную к кукурузному полю".

У штабного "ящика" толпились летчики в полном боевом снаряжении. Лица у всех 
были суровые, словно железные. Ну, конечно же, тревога испортила им выходной 
день. И все-таки замечалось что-то необычное в жестких взглядах.

Протиснувшись к двери, я хотел доложить о прибытии звена и тут услышал 
недовольный голос Дьяченко:

- Чего не даете спать командированным?

- Спать? - прозвучал резкий, как выстрел, вопрос на вопрос. - Война!

"Война?" Это уже мысленно спрашивал каждый самого себя. Один, не поверив тому, 
кто произнес это слово, другой - подумав, что ослышался, третий - как-то 
машинально... Но правдивый смысл этого страшного слова теперь подтверждало все: 
и 
зарево пожара на горизонте в направлении Тирасполя и нервное передвижение 
самолетов на аэродроме.

Война! Все обычные заботы и вчерашние мирные планы вдруг отодвинулись куда-то 
невероятно далеко. Перед нами встало что-то неясное и зловещее.

Как поступить теперь нам, троим командированным? Почему мы стоим здесь, когда 
позарез нужны там, в Бельцах, где наша эскадрилья уже сражается, защищая 
границу, аэродром, город?

- Разрешите нам отправиться в свой полк? - обратился я к начальнику штаба.

- Летите.

- Дайте техников подготовить машины.

- "Дайте"! Все заняты! Вы понимаете - война!

На северо-западе от аэродрома послышался нарастающий гул моторов, а вскоре на 
светлом фоне неба обозначились силуэты самолетов. Бомбардировщики шли в 
сопровождении истребителей. Чьи? Наши или нет?

Навстречу неизвестным вылетели несколько И-16. Бомбардировщики начали 
разворачиваться. Теперь уже отчетливо различались их ромбовидные крылья.

Враг. Да, это война...

Мы побежали к своим машинам, не спуская глаз с группы вражеских самолетов. В 
воздухе слышалась пулеметная стрельба. Она воспринималась теперь совсем иначе, 
чем раньше. Шел настоящий воздушный бой.

Если бы на наших МИГах было подготовлено вооружение, я немедленно бросился бы 
на 
помощь друзьям, сразился бы с фашистами. Неужели опять, как в тридцать девятом, 

меня не отправят на фронт? Другие летчики уже воюют, а я... Снова пройдет все