рвется в бой, дерется смело и расчетливо.

В последнее время Островский стал почему-то угрюмым. Я поинтересовался, чем 
вызвана такая перемена в его настроении. Оказалось, что Островский никак не 
дождется ответа на свои письма, хотя его родная подмосковная деревня 
освобождена 
от фашистов уже несколько месяцев назад. Мы хорошо понимаем душевное состояние 
молодого летчика и стараемся всячески его ободрить.

Когда я смотрю на русоволосого крепкого Сашу Мочалова, мне вспоминается его 
однофамилец, пропавший без вести в начале войны. Я хорошо помню этот последний 
для него вылет на боевое задание. Мы вместе ходили на штурмовку за Днестр. Над 
целью его самолет подбили вражеские зенитки. Он развернулся на обратный курс. 
Но 
в нескольких километрах от реки, уже над расположением наших войск, мотор его 
машины сдал, и он совершил вынужденную посадку в поле. Я видел, как он, 
посматривая вверх, ходил вокруг своего самолета. Решил сесть где-нибудь рядом с 

ним, забрать его и улететь. Но где приземлиться? Прямо на пшеничном поле - 
опасно: колосья могут забить радиатор, мотор перегреется и выйдет из строя. 
Можно угодить и в яму. Я сделал несколько кругов, ища подходящую полянку. 
Мочалов тем временем выбрался на дорогу, которая вела к деревне. Как только я 
начал снижаться, он взмахами рук просигналил мне не садиться здесь и лететь на 
восток. Убедившись еще раз, что в селе, к которому шел летчик, стоят наши, я 
полетел домой.

Но Мочалов в часть не возвратился. Что с ним случилось, где он теперь - не знаю.
 
До сих пор не могу простить себе, что не сел тогда и не вывез его.

Два Александра Мочалова... Смотрю на одного и вспоминаю другого, заново 
осмысливаю 
ту ситуацию, строю различные догадки, но определенных ответов на волнующие меня 

вопросы не нахожу.

Очень взволновал меня и недавний случай с Паскеевым. В воздушном бою его машину 

подожгли, и он в критический момент выбросился с парашютом. Мы хорошо помнили, 
как когда-то, при налете "юнкерсов" на аэродром в Бельцах, этот летчик, забыв 
обо всем, бросился к речке и залез по шею в воду. Товарищи долго смеялись над 
ним. Но "болезнь" Паскеева со временем прошла. Он не раз летал на разведку, 
успешно провел не один воздушный бой. Вот и в последнем поединке с врагом он 
действовал очень смело.

Паскеева подобрали и привезли на аэродром колхозники. Он сильно обгорел, но не 
стонал, лежал спокойно в кузове автомашины. Его сразу же увезли в госпиталь.

Да, возмужала молодежь, закалилась в огне войны и воюет, не жалея сил. Но 
случай 
с Паскеевым навел меня на другую мысль: если молодые летчики будут и дальше 
летать с такой нагрузкой, мы скоро начнем терять их. Переутомление притупляет 
внимание, ухудшает реакцию в воздушном бою.

И тут снова я подумал: почему же так долго не возвращаются в полк наши старые 
летчики, погнавшие самолеты в мастерские? Пора бы им приехать и подменить 
молодежь, не знающую отдыха.

Свои мысли я высказал командиру полка. Он, как ни странно, сразу согласился со 
мной и поручил лично мне начать поиски эскадрильи Фигичева и группы Комосы. Я 
не 
стал возражать и в назначенный день после боевых вылетов собрался в далекий 
путь. Пока я шел к У-2, выделенному штабом дивизии в мое распоряжение, мне 
надавали десятки поручений.

Первой атаковала меня Валя.

- Вы летите туда... к нашим? - взволнованно заговорила она.

- Собираюсь. Найду ли?

- Найдете. Вчера техник приезжал. Они были в Ставрополе.

- Вчера - не сегодня. Что передать, Валюша?

- Пусть возвращается в полк.

- Это первое. Понятно.

- Он даже не захватил с собой второй майки. Если бы взяли узелок... Я сбегаю,