В этом бою мы сбили пять вражеских самолетов. У нас же пострадала только одна 
машина, которая оставалась на земле и была "раздета" взрывной волной.

Едва мы успели возвратиться на аэродром и расставить самолеты по укрытиям, как 
к 
командному пункту один за другим подъехали два легковых автомобиля. "Газик" 
командира полка мы сразу узнали. А кто же подкатил на "эмке"? "Ну, наделали 
шуму, - подумал я. - Влетит мне от Краева за самовольство".

У КП нас встретили командир дивизии Шевченко, комиссар Мачнев и майор Краев. 
Оказывается, комдив приехал дать кое-кому нагоняй за то, что полк не поднялся 
навстречу "юнкерсам". Находившихся в воздухе ЯКов он принял за самолеты ПВО. 
Увидев теперь на нашем аэродроме воронки от бомб, генерал сразу же набросился 
на 
Краева:

- Вы что, прилетели сюда отсиживаться?

Вся наша группа выстроилась перед начальниками. Я доложил командиру полка о 
боевом вылете и о сбитых самолетах.

- Так это же мои дрались, товарищ генерал! - обрадовался Краев. - Мои, а не из 
полка ПВО. Те даже не взлетали.

Вскоре на аэродром позвонил командующий армией генерал Вершинин. Всех, кто 
отличился в этом вылете, он приказал представить к награде.

В последующие дни вражеские самолеты не появлялись в районе нашего аэродрома.

Примерно на неделю мы обеспечили себе относительное спокойствие. Но фронт 
продолжал отодвигаться на восток, и нам тоже пришлось искать новое место. 
Теперь 
летчики даже на время перелета не решались расставаться со своими техниками. 
Правда, перевозили они их за бронеспинкой сиденья, где человек вынужден был 
скрючиваться буквально в клубок. Но техники считают, что лучше добираться до 
нового места так, чем тащиться на грузовике, который может застрять в дороге.

И вот нас приняла еще одна станица на пути нашего отступления. Аэродром 
начинался прямо за полотном железной дороги. При первом же заходе на посадку 
мне 
запомнилась аккуратная белая будка стрелочника.

...Тяжелые бои продолжаются. Летаем на штурмовку вражеских войск в районы 
Сальска, 
Тихорецкой и переправ через Маныч. Над дорогами восточное Сальска с утра до 
вечера висят темно-серые облака пыли, поднятые немецкими танками и автомашинами,
 
идущими к Волге. Такие же полосы, как траурные повязки на родной земле, тянутся 

к Ставрополю. Вдали последним барьером высятся горы Кавказского хребта. Куда же 

отступать дальше? Некуда!

Никто из нас не считает, сколько раз вылетает в течение суток на боевое задание.
 
Каждый заботится прежде всего о том, чтобы не потерять самолет: другого никто 
не 
даст.

Летчики нашей эскадрильи летают много и очень устают. Карту не вынимаешь из 
планшета. Надо только зарядить самолет горючим, боекомплектом, а самому 
напиться 
воды. Жажда одолевает. Вода здесь же у самолета, в котелке техника. Она теплая, 

такая же, как и воздух. На зубах трещат песчинки. Воздух днем и ночью серый от 
пыли. Лишь когда поднимешься на тысячу метров над землей, увидишь небо чистым. 
Брились летчики только вечером. Утром прихорашивать себя - это считалось не к 
добру. При свете домашней лампы или коптилки из гильзы вглядывался в чудом 
сохранившийся кусок зеркала и скоблил с опаской свое худое лицо. Когда смотришь 

на украинских хлопцев Бережного и Вербицкого, на русских ребят - Федорова, 
Искрина, Мочалова и Козлова, бросаются в глаза их старенькое, выгоревшее на 
солнце обмундирование, худые, почерневшие от солнца и пыли лица. Да, много они 
пережили в эти горестные дни отступления. И кто знает, какие им еще предстоят 
испытания.

Особенно нравится мне своим мужеством хрупкий восемнадцатилетний Николай 
Островский. Он прибыл из училища недавно, но уже хорошо проявил себя: 
неудержимо