стрелы, пущенные туго натянутой тетивой лука. Вот они уже на дальности 
прицельного огня. Я резко перевожу самолет в пикирование. От стремительного 
падения машина дрожит, в ушах появляется сверлящая боль.

Приотставшие было "мессершмитты" вновь догоняют меня. Я уже чувствую их за 
спиной, знаю, что ведущий пары вот-вот откроет по мне огонь. И в эти секунды я 
вспомнил о маневре, который отработал во время полетов на "мессершмитте". Если 
этот "крючок" подведет меня, придется расплачиваться жизнью.

Резко бросаю самолет на горку и закручиваю спираль. В глазах темно от 
перегрузки. В верхней точке перевожу машину через крыло на горизонт. И тут 
происходит как раз то, на что я рассчитывал. "Мессершмитт", обогнав меня, 
оказывается впереди, в каких-то пятидесяти метрах, и сам попадает в перекрестие 

моего прицела. Даю в упор длинную очередь из пушки и пулеметов. "Мессер" на 
мгновение как бы повисает в прицеле, а затем, перевернувшись, идет к земле. 
Рядом, чуть не задев меня, проскакивает его ведомый.

Я бросаюсь за ним, но он, видимо, не настроен драться. Что ж, это и меня вполне 

устраивает. Проследив за взрывом сбитого МЕ-109ф, ухожу за облака и беру курс 
на 
восток, домой!

Тревожит, что крайне мало осталось горючего. Если Фигичев не разделался с той 
парой "мессеров", которая пошла за ИЛами, она на обратном пути может 
встретиться.

Но радость победы быстро заглушает эту тревогу. А вид белых гор Лисичанска 
окончательно меня успокаивает. Ведь от них наш аэродром совсем рядом.

Треск пуль об обшивку самолета моментально отрезвляет меня. Быстрым, почти 
машинальным движением ручки и рулей делаю "бочку" со снижением. Этот маневр я 
тоже отрабатывал давно, еще зимой. Почему именно сейчас он пришел мне на память,
 
не знаю. Видимо, во мне все время жила готовность его выполнить, и только не 
было подходящей ситуации. Цель этого маневра - затормозить самолет, чтобы 
вперед 
вырвались атакующие.

Надо мной проскакивают два "мессершмитта". Задираю нос ЯКа и вдогон даю длинную 

очередь по ведомому. "Мессершмитты" резко уходят вверх. Довольно испытывать 
судьбу. Сваливаю продырявленного ЯКа в облака и, посматривая вокруг, быстро иду 

на аэродром.

Невольно анализирую свою ошибку. Почему так случилось? Да потому, что мой 
самолет проецировался на фоне белых облаков, как на экране. А главное - я 
проявил беспечность. Одержал победу и успокоился.

Вот, наконец, и моя тихая стоянка. Снимаю шлемофон и вижу: один наушник 
поцарапан пулей. Теперь я был всего на один сантиметр от смерти.

Новый начальник штаба стоит на крыше землянки и в бинокль наблюдает за стоянкой.
 
Он, конечно, видит, как одни летчики осматривают мой шлемофон, а другие считают 

пробоины в кабине и плоскостях.

Среди собравшихся на стоянке - Фигичев и мой ведомый. Я не сетую на них, они 
совершенно правы в том, что не оставили ИЛов ради меня. Но и друзья не упрекают 

меня за горячность, видят, что я и сам недоволен собой, своими стихийными 
действиями.

Но от расспросов не уйдешь. Каждому интересно узнать, что произошло в воздухе с 

товарищем.

- Выходит, ты наскочил на ту пару "мессеров", которую я отпугнул от звена 
Фигичева. Она шла за нами почти до самого аэродрома, - пояснил Науменко.

- Видимо, она, - согласился я.

- Ну, значит, недаром мы с тобой отрабатывали уход из-под огня "бочкой". В 
Ровеньках начали, а сегодня пригодилось, - напомнил мне Искрин о наших с ним 
экспериментах.

- Точно. Пригодилось. Крутнул не задумываясь. Поэтому и схватил только