Утром, до получения приказа на вылет, командир полка собрал у КП все эскадрильи,
 
пригласил садиться на землю и предоставил мне слово. Я увидел весь полк. 
Летчики, штабисты, техники. Они сами произвольно поделились на три группы, 
придерживаясь комэсков. Вокруг Фигичева было больше всего близких мне ребят: 
эскадрилья все еще летает на наших стареньких МИГах, на которых мы начинали 
войну.

В эскадрилье Комосы были летчики, овладевшие ЯКом после того, как мы так много 
учили их с Крюковым под Ровеньками искусству вождения устаревшего "ишачка". 
Комоса выглядел уставшим, понурым. Виктор Петрович, комиссар и начштаба сидели 
впереди всех на скамейке, доставленной сюда снизу.

Родной полк. 16-й гвардейский! Стоя перед всеми, ощущая на себе сосредоточенные,
 
серьезные взгляды, я глубже почувствовал значение полетов на "мессершмитте", 
полезность их. Я знал что-то такое, чего не знали другие, и теперь должен всем 
поведать о своих выводах. И я все рассказал о "мессершмитте-109". Он теперь был 

для меня не тем абстрактным противником, которого я видел на расстоянии или в 
прицеле. Я вертел перед глазами моих слушателей его макет, то обстреливал его, 
то бросал в пике, то вел его на себя, то сам прижимал его на вираже. Я пробовал 

разъяснить, на что способен "мессер" в воздушном бою, на каких маневрах его 
лучше подловить.

Не успел я ответить на все вопросы, приказ штаба дивизии поднял всех на ноги. 
Надо сопровождать старых знакомых - СУ-2.

- Кто ведет вашу группу? - обращается к Комосе начальник штаба. - Вы сами?

Комоса, стоявший рядом, кивнул на меня: Покрышкин, он с "мессерами" теперь на 
"ты".

- Я плохо знаю этот район. Разрешите сходить в этом вылете ведомой парой.

Мы молча направляемся к стоянкам.

- Вот твой самолет, - указывает Комоса на ЯК и все так же медленно, без особого 

энтузиазма двигается дальше.

У самолета меня встречает соскучившийся Чувашкин. Он чем-то взволнован.

- Товарищ капитан, это машина не моя. Вы были когда-нибудь недовольны мной?

- А вы от меня слышали об этом?

- Нет. Тогда вам надо попросить командира полка.

- Не волнуйся. Будем работать вместе.

- Спасибо. Мы слишком много пережили, чтобы все забыть. Эта машина неплохая, я 
осмотрел ее тоже.

К самолету, вижу, бегут две девушки, тащат, держа на весу, парашют в чехле.

- Что это, Чувашкин? - удивился я.

- Ансамбль песни и пляски, - широко улыбается он. - Укладчицы парашютов.

Девушки в столовой или в штабе - явление обычное. Но девушки на аэродроме, у 
самолетов - это ведь не к добру. Такой предрассудок бытует в авиации издавна. А 

они вот весело, с улыбкой, словно забавляясь, подают мне на крыло парашют. Я 
мельком взглянул на них и что-то прошипел...

Взлетаем. Комоса почему-то никак не может завести мотор своего самолета. 
Очевидно, неисправность. А бомбардировщики уже над нами. Ждать, пока взлетит 
командир и его ведомый, больше нельзя.

В воздухе нас шесть вместо восьми.

Четверка идет выше моей пары, непосредственно прикрывающей СУ-2. В моей группе 
не хватает пары Комосы. Непредвиденная задержка с вылетом смазывает все 
договоренности на земле. Радиосвязи нет, вынужденно взятая на себя роль 
ведущего 
группы сводится к нулю.

Под нами на запад зигзагообразной лентой тянется Северный Донец и где-то далеко