я танков. Однако я не раскаивался, что в тот период 
твёрдо настаивал на выполнении своих требований: танки должны обеспечивать 
хорошее наблюдение и быть удобным для управления. Что касается управления 
танком, то мы в этом отношении всегда превосходили своих противников; ряд 
имевшихся не очень существенных недостатков мы смогли исправить в дальнейшем». 

 Немцы абсолютно ясно представляли себе, что такое единоначалие и чем оно 
достигается. Э. Манштейн об единоначалии немецкой армии написал так:  
«Самостоятельность, не представлявшаяся в такой степени командирам никакой 
другой армии – вплоть до младших командиров и отдельных солдат пехоты, – вот в 
чём состоял секрет успеха». 
 Заботились немцы не только о, так сказать, деловом оснащении своих солдат, но 
и о моральном, причём, без партполитбесед. Скажем, о каждом случае геройства, о 
наградах, о присвоении званий сведения посылались не в какие-то армейские 
газеты, а в газеты в города на родину героя, чтобы его родные и друзья им 
гордились. А такой контроль тех, за кого солдат воюет, значил много. Помимо 
орденов, были значки, которыми отмечались менее значительные подвиги, скажем, 
участие в атаке. В нашей армии офицеры имели специальные продовольственные 
пайки, полковники – личных поваров, генералы возили с собой спальные гарнитуры 
и даже жён. В немецких дивизиях не только офицеры, но и генералы ели из одного 
и того же солдатского котла. И это тоже делало немцев сильней.
 Упомянутый Манштейн в своих мемуарах даже пожаловался на такой демократизм, 
правда, вскользь. Описывая быт штаба командующего группой армий Рундштедта, он 
сетует:  «… наш комендант штаба, хотя он и служил раньше в мюнхенской пивной 
„Левенброй“, не проявлял стремления избаловать нас. Естественно, что мы, как и 
все солдаты, получали армейское снабжение. По поводу солдатского супа из 
полевой кухни ничего плохого нельзя было сказать. Но то, что мы изо дня в день 
на ужин получали только солдатский хлеб и жёсткую копчёную колбасу, жевать 
которую старшим из нас было довольно трудно, вероятно, не было абсолютно 
необходимо». 
 Если подытожить сказанное, то можно утверждать, что немецкое командование было 
гораздо ближе к тому, кто делает победу – к солдату, к бою. Это звучит странно, 
но это, похоже, так. Причём, идеология играла, и это точно, второстепенное 
значение. На первом месте была тактика, военный профессионализм – понимание, 
что без сильного солдата бесполезен любой талантливый генерал. Без выигранного 
боя бесполезен стратег. Мы за непонимание этого платили кровью.
 Сделали ли мы на опыте той войны какие-либо выводы для себя в этом вопросе? 
Глядя на сегодняшнюю армию, можно сказать твёрдо – никаких!

 Это было

 После выхода этой статьи получил короткое письмо Игоря Климцова следующего 
содержания:

  В общем, я хотел бы уточнить поподробнее (зная, что Ю. И. Мухин – технарь) – 
каким образом немцы эвакуировали в тыл Прохоровского поля 400 своих подбитых 
танков за одну ночь, ну даже пускай не 400, а хотя бы 100. Интересно: вот битва 
закончилась, и кому, в конце концов, эта территория – по сути, кладбище 
металлолома – отошла, если немцы за ночь эвакуировали свои подбитые танки. А 
это – согласитесь – достаточно трудоёмкая операция, тем более в боевой 
обстановке (ну, пускай основное сражение уже кончилось). И на следующий день 
(или через сколько – не знаю) приезжает Жуков и хочет (при первом осмотре) 
отдать Ротмистрова под суд? Буксировать «Тигр» или «Фердинанд» по чернозёму в 
глубокий тыл да к тому же наверняка юзом или на железном листе – не знаю – 
требует больших усилий. В общем, хотелось бы вкратце знать техническую сторону 
этой операции, хотя я сомневаюсь, что она была возможна, а если и была, то в 
единичных случаях при благоприятной обстановке и когда повреждения 
незначительные. 

 Должен посетовать, что, к сожалению, масса военных специалистов той войны не 
написала мемуаров, и опыт войны остался неизвестен широкому кругу, в том числе 
и мне. Ни разу не встретил мемуаров интендантов, артснабженцев, авиа– и 
танковых инженеров, военных медиков, химиков или военнослужащих трофейных 
команд. Поэтому должен ответить Вам о ремонте танков чуть ли не с помощью 
только собственной инженерной интуиции.
 Тут два вопроса – собственно ремонт танка и доставка его с поля боя к месту 
ремонта.
 Смысл ремонта понятен. В танке 50 % веса – это броня. Немцы броневые листы 
обрезали в шип и сваривали очень длинным швом – очень прочно. Поэтому 
требовался достаточно сильный взрыв, чтобы корпус танка покоробило так, чтоб на 
него нельзя было снова смонтировать остальные механизмы и оружие. И если 
ремонтировать танки на поле боя, а не возить новые из Германии, то в самом 
худшем случае вес перевезённых к фронту запчастей будет вдвое легче нового 
танка и стоимость их будет вдвое дешевле.
 Но в реальном бою при боевом повреждении танка редко выходило из строя сразу 
много механизмов. Скажем, попадание снаряда в ходовую часть могло разрушить 
ленту гусеницы или катки (ленивец, звёздочку – детали, которые натягивают 
гусеницу и крутят её). Всё это весит 100—200 кг, меняется максимум за пару 
часов и эти запчасти, кстати, перевозились на броне немецких танков, усиливая 
её и защищённость экипажа в бою.
 Вот повреждение, которое описал мой преподаватель тактики Н. И. Бывшев. В Т-34 
попала «болванка», в лобовую броню. Болванка выбила шаровую установку пулемёта 
и вместе с нею пролетела через боевое отделение и, пробив перегородку, застряла 
в двигател