решением Сталина не 
согласен.
 И Петрову, и Карпову это не понятно, а для Сталина в поведении Петрова не было 
секрета – он видел, что Петров трусит брать на себя ответственность. Ведь если 
бы операция Будённого удалась, то Петров бил бы себя в грудь: «Мы с Семёном 
Михайловичем победили!!» А раз не победили, то Петров вроде ни за что и не 
отвечает – Будённый, дескать, виноват, а Петров не причём. И десятки тысяч 
советских солдат сложили головы в Крыму бесполезно из-за этой бюрократической 
трусости Петрова. А Жуков, как видите, на своём фронте, не то, что Будённому, 
Сталину не давал командовать.
 И чтобы в этом вопросе не ограничиваться только отечественными примерами, 
вспомните приведённый мною выше эпизод о том, как Гитлер снимал Рундштедта за 
разгром 1-й танковой армии. Рундштедт заявил, что в разгроме армии Клейста 
виноват сам Гитлер, так как это он дал приказ взять Ростов-на-Дону. А что – 
Рундштедт не понимал, что танковый клин Клейста может быть у основания 
подрублен Тимошенко? Гитлер за него должен был это обдумывать?
 Зная бюрократию, как управленческое явление, могу сказать, что сам Рундштедт, 
а после войны и почти все немецкие генералы, видимо, был искренне уверен, что 
лично он отвечает только за победы, а за все поражения отвечает лично только 
Гитлер.
 А Жуков (в войну) готов был отвечать за всё сам и, думаю, что именно за это 
Сталин искренне уважал его. Кто-то описывал, что на даче Сталина они ждали 
Жукова, но тот, задержавшись в Генштабе, сильно опаздывал. Когда он приехал, 
Сталин не только не сделал ему замечание, но и не стал начинать совещание, 
узнав, что Жуков ещё не ел. Все, во главе со Сталиным, ждали, пока Жуков поест. 
Или такой пустяк. До 1948 г. командующие могли принимать парады верхом. Но в 
том году, принимая парад в Свердловске, Жуков упал с лошади. Узнав об этом, 
Сталин приказал всем принимать парады только на автомобилях.
 А теперь о жестокости. Немцы величайшие знатоки войны (были), они много о ней 
думали и сделали массу общих, очень точных теоретических выводов. Начальник 
немецкого Генштаба прошлого века генерал Мольтке как-то сказал, что высшей 
формой гуманизма на войне является жестокость. Наверное подавляющее число 
читателей воспримет это как шутку или парадокс. Но это не так. Сама война 
является парадоксом – ведь в мирной жизни мы стараемся уберечь человека, а на 
войне его требуется уничтожить.
 Причём, на войне жестокость является гуманной акцией при применении её как к 
противнику, так и к своим войскам.
 Возьмите, к примеру, Чечню. В 1944 г. две дивизии НКВД осуществили операцию по 
восстановлению суверенитета на территории СССР – выселению с территории 
Чечено-Ингушской АССР всех чеченцев и ингушей. Причём, это были не безобидные и 
безоружные крестьяне. У них было изъято несколько тысяч стволов оружия, включая 
немецкое автоматическое и миномёты. Никто не оказал ни малейшего сопротивления, 
в результате чего чеченцы и ингуши были расселены на востоке в подготовленное 
жильё (по военным возможностям) и обеспечены работой. Почему не было пролито 
крови? Потому что Сталин был истинным полководцем, следовательно – жестоким. У 
тогдашних чеченцев не было ни малейшего сомнения, что окажи они сопротивление и 
безусловно будут беспощадно уничтожены все сопротивляющиеся, кем бы они ни были 
– взрослыми, детьми или женщинами. Своей жестокостью Сталин проявил к чеченцам 
милосердие, он не дал им пролить своей, чеченской крови.
 А наши нынешние гуманные, демократические, то ли подлецы-предатели, то ли 
идиоты, а скорее и то и другое? В 1995 г. начали восстанавливать суверенитет 
Чеченской Республики «гуманным» (в понимании этих и остальных кретинов) 
способом. В результате вся Чечня в развалинах, несколько сот тысяч человек 
убито, 400 тысяч собственно чеченцев бежало из Чечни куда попало – туда, где их 
никто не ждал.
 Видя это, разве трудно согласиться с Мольтке, что на войне жестокость гуманна?
 А теперь о жестокости по отношению к своим. Представим образно двух хирургов. 
К ним поступает женщина с перитонитом, нужно срочно оперировать. А ей страшно, 
она просит «каких-нибудь» таблеток и даже согласна на «укольчик» и на компресс. 
Она плачет, и добрый хирург «жалеет» женщину, откладывает операцию, и пациентка 
умирает от его доброты. А жестокий хирург воплей не слушает, немедленно кладёт 
больную на стол и спасает. Примерно такое же положение с полководцами.
 Представьте, что вы в составе фронта своим полком атакуете врага с задачей 
продвинуться на 5—10 км. Но огонь силён, в ваших рядах убитые, а вы «добрый» и, 
чтобы не увеличивать числа убитых, прекращаете атаку. А рядом полки прорвались, 
и враг, не уничтоженный вами, бьёт им во фланг и тыл. Вы сохранили жизнь одного 
солдата, а в соседних полках из-за вашей «доброты» убито десять.
 Война не бывает без своих убитых, с этим необходимо смириться и понимать 
главное – если стоящая перед командиром задача не выполнена, то даже 
единственный погибший солдат будет на совести командира, не выполнившего задачу 
из-за жалости к свои солдатам. Тогда такой жалостливы командир – фактический 
убийца своих солдат.
 Вот как, командовавший под Москвой кавалерийской дивизией, А. Т. Стученко 
описывает один из боёв:

  «8 февраля после небольшого пулемётно-артиллерийского налёта по сигналу  
(общему для всех дивизий – Ю.М.) поднялись в атаку жидкие цепи кавалеристов. На 
моих глазах десятки людей сразу же упали под пулями. Огонь был настолько 
плотный, что пришлось залечь всем … Волновали мысли: почему же соседи не 
поддержали нас? Правый наш сосед – 3-я кавдивизия. Временно ею командует 
полковник Картавенко. Храбрый в бою, не теряющийся в самой сложной ситуации, 
весёлый, жизнерадостный, он мне очень нравился. Только одно в нём выводило меня 
из равновесия