аткий рассказ о трагической и героической судьбе Михаила 
Григорьевича Ефремова, считаю необходимым напомнить малоизвестный вывод, 
сделанный офицерами оперативного управления Генерального штаба, который 
подтверждает и помогает правильно понять всё вышесказанное:
  «… армия бросалась в глубокий тыл противника на произвол судьбы»  (ЦАМО Ф.8. 
Оп.11627. Д.150. Л.5).

     В. М. САФИР , «Военно-исторический архив», Выпуск 1.

 Я дал выдержку из исследования историка, чтобы читатели поняли, насколько 
бывают лживы мемуары полководцев и насколько лживы мемуары Жукова. Ведь масса 
читателей верит «Воспоминаниям и размышлениям» Жукова беззаветно, как истине в 
последней инстанции. Поостерегитесь!

 Клятый маршал

 Вы помните, что Сталин, характеризуя Жукова, сказал:  «У Жукова есть 
недостатки, некоторые его свойства не любили на фронте …». Что это за свойства?
 На первый взгляд напрашиваются легендарные грубость, жестокость и хамство 
Жукова. Может быть и это, но я не думаю, что на фронте эти свойства могли бы 
вызвать к Жукову чувство, называемое «нелюбовью», если бы с деловой точки 
зрения, с точки зрения делового общения у Жукова было всё в порядке. Война ведь 
сама по себе груба и жестока, да ещё и смешана с постоянной опасностью. Вряд ли 
на таком фоне кто-то особенно обращал внимание на грубость.
 Кроме этого многое определяла обстановка. Ветеран, служивший в штабе Жукова 
после войны в Германии, отмечал, что идеальным полководцем, с точки зрения 
воинской культуры, был, конечно, Рокоссовский. Его чрезвычайно уважали за это: 
как вспоминал ветеран, перед Рокоссовским нельзя было провиниться не потому, 
что он накажет, а просто потому, что было стыдно вызвать его неудовольствие. 
Рокоссовский оказывал влияние даже на Жукова и, когда последний вызывал 
Рокоссовского к себе в штаб, то сам становился корректнее и вежливее. Но и без 
Рокоссовского Жуков не создавал впечатления монстра. Конечно, он всегда 
чувствовал в себе маршала СССР, но был в обращении прост и вполне вежлив. Никто 
его особенно не боялся, и ветерана даже удивляли слухи о жестокости и грубости 
Георгия Константиновича. Но ведь это было после войны.
 Грубость – не причина «нелюбви», я знаю это по своему опыту. К примеру, наш 
главный инженер легко вспыхивал и, разбирая очередную аварию или ущерб, мог 
ознакомить провинившихся с их характеристикой на отборном мате. Но он всегда 
пользовался безусловным уважением. А вот директор не матерился, но когда его 
сняли, то у всех работавших с ним не нашлось ни единого слова сочувствия, так 
он всем осточертел. Думаю, что и у Жукова в характере было нечто другое, более 
неприятное.
 Что это за свойство? За что Жукова не любили коллеги? Давайте попробуем 
ответить на этот вопрос и для этого вернёмся к его диалогу с маршалом Куликом и 
к тем событиям, которые вызвали их разговор. Но сначала немного о маршале 
Кулике, тем более, что об этом маршале и невозможно сказать много – это белое 
пятно военной истории. Пожалуй, первую попытку что-то сказать об этом маршале 
сделал упоминаемый выше Н. А. Зенькович, и эта попытка была бы блестящей, если 
бы Зенькович ещё и понимал то, о чём пишет.
 С каких-то пор о Кулике принято говорить и писать исключительно как об идиоте. 
Это несправедливо с любой стороны, даже с формальной.
 Скажем Тухачевский брезговал получать академическое образование – военного 
гения учить, только портить. Жукову и Рокоссовскому его получить не удалось, 
что только подтверждает мысль – полководцев учат не академии, а войны.
 А Кулик в 1924 г. оканчивает курс Военной академии РККА, а в 1938 г. – Особый 
факультет академии имени Фрунзе.
 В РККА не было более боевого генерала, чем Г. И. Кулик. Великая Отечественная 
война была у него шестой. Командиром артиллерийского взвода он был в 
империалистической войне, в гражданскую – начальником артиллерии 10-й, а потом 
14-й армии, он отличается при обороне Царицына. Воюет в Испании (Орден Ленина), 
затем вместе с Жуковым громит японцев при Халхин-Голе, затем организует прорыв 
линии Маннергейма, становится Героем и выслуживает «маршальский жезл». 
Единственный из предвоенных маршалов, который заслужил это звание в непрерывных 
войнах.
 Но он был клятый, о чём я уже писал. На Украине этим словом называют человека, 
который знает, что его за что-то будут бить, но всё равно это что-то делает. 
Исходя из того, что я о нём узнал, Г. И. Кулика отличала абсолютная 
независимость мнений и поступков во всём, что и стоило ему головы.
 Но с военной точки зрения, можно только поразиться его пониманию своей 
профессии.
 Говорят, что он был противником пистолетов-пулемётов (ППШ) и ратовал за 
самозарядную винтовку. Но, во-первых, есть документы, из которых следует, что 
он усиленно заказывал для армии и ППШ в достаточном количестве, а «срезал» их 
Вознесенский. Во-вторых, с тех и до сих пор пистолеты-пулемёты ни в одной армии 
не являются основным оружием. Основное – автоматы или винтовки.
 Наши писатели и историки редко видят разницу между тем, что сегодня называют 
автоматом, и пистолет-пулемётом. А это разные вещи. Автомат – это ослабленная 
автоматическая винтовка, а пистолет-пулемёт – пистолет с возможностью 
автоматического огня. Разработанные до войны пистолет-пулемёты Дегтярёва (ППД) 
и Шпагина (ППШ), в ходе войны – Судаева (ППС), называли в просторечье 
автоматами, но их сути это не изменило. Первый автомат поставили на вооружение 
немцы в 1943 году – это была штурмовая винтовка МП-43 под короткий патрон. У 
нас первый автомат сконструировал Калашников, тоже под ослабленный патрон, в 
1947 г. (АК-47).
 Отношение историков к Кулику просто поражает. Вот, скажем, книга В. А.
 Анфилова «Грозное лето 41 года». В аннотации сказано:  «Автор – известный 
историк В. А. Анфилов, заслуженный деятель науки России, доктор исторических 
наук, профессор МГИМО, бывший ранее старшим научным сотрудником Генерального 
штаба, а затем старшим преподавателем Военной ака