польские негодяи и начали хлопотать, чтобы Франция их из Румынии вытащила. 
Понятное дело, что ни румынам, ни венграм это польское добро и даром не 
требовалось – ведь его нужно было кормить и содержать неизвестно какое время и 
без каких-либо надежд на компенсацию затрат. Поэтому и румыны, и венгры закрыли 
бы глаза на то, что интернированные разбегаются в другие страны (что они и 
сделали). Но это можно было допустить только тайно. А как тайно отпустить уже 
интернированных министров? Или генералов, о которых стало известно, что они 
интернированы? Это уже был бы враждебный акт против Германии. Вот польские  
«гнуснейшие из гнусных»  и хотели, чтобы Франция заставила румын поссориться 
из-за них с немцами.
 Итак, 5 сентября французы атаковали немцев, а 6-го узнали от Ноэля, что 
трусливая польская элита предала Францию окончательно и уже драпает в Румынию. 
Что было делать? Вторгнуться, как планировалось, 15 сентября в Германию? Но 
ведь союзницы Польши уже нет, есть только трусливое быдло, разбегающееся кто 
куда. (Немцы уже 10 сентября начали переброску войск из Польши на запад [180].) 
Оставалось одно – собирать силы, ждать войска из Англии, из колоний, а до тех 
пор сидеть за линией своих укреплений.
 И 8 сентября Высший военный совет в Париже принял решение активные действия 
против Германии прекратить. То же самое решили и главы Великобритании и Франции 
12 сентября. Кто их осудит за это? Не они предали Польшу, а  «гнуснейшие из 
гнусных»  предали их.
 Нынешние «геббельсовцы» с целью оправдания польской трусости нагородили 
наукообразных слов в уверенности, что никто не будет вникать в смысл 
написанного:  «При обсуждении проблемы перехода границы польское правительство 
руководствовалось бельгийским прецедентом периода Первой мировой войны. Это 
позволило бы, во-первых, соблюсти конституционную преемственность польской 
государственности и, во-вторых, продолжить при поддержке союзных держав 
сопротивление за рубежами страны, то есть не капитулировать, что могло бы 
послужить основой прекращения действия международных соглашений»  [181] – 
пишется в «Катынском синдроме».
 Во–первых. В Первую мировую войну бельгийская армия и правительство не сбежали 
в нейтральную Голландию, до которой было рукой подать, а почти два месяца 
отчаянно защищались, отойдя сначала во Фландрию, а затем отступив вместе с 
французской армией на соседнюю территорию союзной Франции, где продолжили 
вместе с ней драться до победы в 1918 г. Не надо оскорблять бельгийцев 
сравнением с поляками.
 Во–вторых. Что означают эти «умные» слова  «конституционная преемственность 
польской государственности»?  Что, и в новом польском государстве к Конституции 
должен быть секретный протокол, согласно которому польское правительство имеет 
право разжечь войну, бросить свой народ на произвол врага и удрать за границу? 
Что, и в новом польском государстве у власти должно быть только трусливое и 
тупое шляхетское быдло?
 И, наконец. Это какие такие  «международные соглашения»  могли существовать 
между польским правительством, сидящим в заключении в Румынии, и остальными 
государствами?
 Если бы правительство Польши осталось в Варшаве и даже капитулировало, отдав 
немцам часть территории и разорвав договора с Англией и Францией, то оно, 
во-первых, могло бы выговорить и вернуть в Польшу всех пленных и 
интернированных, во-вторых, могло бы послать их для войны и в Англию, и во 
Францию. Скажем, Франция капитулировала, но ведь французы сражались вместе с 
британцами в рядах «Свободной Франции» Де Голля. Нет ничего более гнусного, чем 
бегство во время войны от своего сражающегося народа, придумать нельзя, и 
оправдывать это могут только подонки и поляки.

 Гнуснейший главнокомандующий

 4 сентября советник японского посольства в Варшаве попросил разрешения в 
посольстве СССР отправить из Варшавы в Японию через Советский Союз 9 женщин и 
10 детей. Своих женщин и детей советское посольство отправило на родину 5 
сентября [182]. Этот факт должен вселять гордость в сердца поляков, поскольку 
главнокомандующий польской армии маршал Польши Эдвард Рыдз-Смиглы бросил свой 
пост и сбежал из Варшавы только в ночь на 7 сентября [183], т. е. чуть ли не на 
два дня позже, чем эвакуировались посольские дети. Удрал под толстые перекрытия 
казематов Брестской крепости.
 Поляки явили миру новый способ управления войсками, и дорого я дал бы, если бы 
лицензию на него купило НАТО. Во всех странах командующий находится как можно 
ближе к войскам, чтобы как можно быстрее получать сведения о боевой ситуации и 
как можно быстрее вмешиваться в нее своими командами, а штабы находятся в тылу. 
У поляков не так. В Варшаве остался начальник Главного штаба генерал Стахевич, 
а главнокомандующий Рыдз-Смиглы сидел от него в 180 км в тылу. По приезду в 
Брест Рыдз-Смиглы выяснил, что крепость не имеет связи. Ни с кем. Начали тянуть 
линии и через 12 часов установили связь с одной армией. Но поляки не тратили 
время даром, готовясь к войне, поэтому у Рыдз-Смиглы была и радиостанция, 
которая прибыла в Брест на 4 грузовиках. Правда, когда Рыдз-Смиглы драпал из 
Варшавы, то успел захватить с собой только самое ценное и нужное. Шифры и коды 
для переговоров по радио с войсками в этот список не попали, поэтому их 
отправили из Варшавы в Брест поездом. А когда они приехали в Брест, немцы уже 
отбомбились и радиостанция вышла из строя. Однако находчивые поляки нашли выход,
 и Рыдз-Смиглы войсками управлял так?
 Генерал Стахевич получал от войск донесения и с помощью мотоциклиста по