выдающийся историк, ставший за свои исторические труды лауреатом Нобелевской 
премии. В 1940—1945 гг. был премьер-министром Великобритании, т. е. по долгу 
службы общался с правительством Польши в изгнании – с теми, кто предопределил 
разгром Польши немцами в 1939 г. В своем капитальном труде «Вторая мировая 
война» сэр Уинстон изворачивается, как вьюн, чтобы о Катынском деле и правды не 
сказать в разгар «холодной войны», и не врать явно, но в целом остается явное 
впечатление, что в Катыни поляков расстреляли русские. Так что поляки к его 
труду должны относиться с полным доверием. В том числе и к тем местам книги, в 
которых он пишет о Польше:  «Нужно считать тайной и трагедией европейской 
истории тот факт, что народ, способный на любой героизм, отдельные 
представители которого талантливы, добродетельны, обаятельны, постоянно 
проявляет такие огромные недостатки почти во всех аспектах своей 
государственной жизни. Слава в периоды мятежей и горя; гнусность и позор в 
периоды триумфа. Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из 
гнусных! И все же всегда существовали две Польши: одна из них боролась за 
правду, а другая пресмыкалась в подлости»  [61].
 А вот мнение о польской элите еще одного незаурядного человека, тоже ярого 
противника СССР, прекрасного полководца, которого даже немцы, в этом деле 
небесталанные, хотели видеть главнокомандующим немецко-польскими армиями в 
войне с СССР, фактического основателя довоенной Польши Юзефа Пилсудского. Уже в 
1927 г, на съезде легионеров в Калише он сказал:  «Я выдумал множество красивых 
слов и определений, которые будут жить и после моей смерти и которые заносят 
польский народ в разряд идиотов»  [62]. Когда Пилсудский тяжело заболел и 
понимал, что скоро умрет, эта мысль стала навязчивой:  «Я не раз думал о том, – 
говорил он в разговоре со Сливиньским, – что, умирая, я прокляну Польшу. 
Сегодня я осознал, что так не поступлю. Когда я после смерти предстану перед 
Богом, я буду его просить, чтобы он не посылал Польше великих людей»  [62].
 Адъютант Пилсудского, капитан М. Лепецкий, вспоминал, что однажды выведя 
Пилсудского из задумчивости своим появлением, услышал:  «Дурость, абсолютная 
дурость. Где это видано – руководить таким народом двадцать лет, мучиться с 
вами»  [63]. Один из премьер-министров тогдашней Польши Енджеевич отмечал в 
воспоминаниях, что за два дня до его ухода с поста в мае 1934 года он навестил 
Маршала и в конце визита пережил момент, который никогда не мог забыть . «Я 
встал, желая проститься. Но он задержал меня, указав на стул. Я сел. Лицо 
Маршала, до этого спокойное и приветливое, вмиг изменилось. Черты осунулись, 
густая сеть морщин стала более выразительной, из-под кустистых насупленных 
бровей смотрели на меня глаза, уставшие от тревоги и забот. Глаза страдающего 
от болезни человека. Это не горечь, не жалость, а неуверенность и опасение 
глядело из-под бровей. До конца жизни буду помнить выражение этого 
страдальческого и усталого лица, которое было в тот момент передо мной. После 
долгого молчания я услышал шепот: „Ах, уж эти мои генералы, что они сделают с 
Польшей после моей смерти?“ Он повторил эти слова во второй и в третий раз… 
Дальнейших слов Маршала не могу повторить. Я сидел ошеломленный и подавленный…» 
 [64]
 Таким образом, накануне Второй мировой войны правительству СССР пришлось иметь 
дело, словами Черчилля и Пилсудского, с гнусными идиотами во главе Польши. 
Причем, как отмечал и Черчилль, это не случайность, а польская традиция. Можно 
даже сказать, что сажать себе на шею гнусных идиотов – это польский 
национальный вид спорта. Жаль, конечно, что в этом виде спорта нынешняя Россия 
все чаще и чаще завоевывает золотые медали на мировых первенствах.
 При таких достоинствах польской элиты всему миру было бы хорошо, если бы вся 
Польша вместе со всей своей элитой переехала куда-нибудь в Канаду или Мексику, 
но накануне Второй мировой, к несчастью всех стран, Польша была соседкой СССР. 
И это все определило.

 Первое и второе предательство Франции

 Согласно обвинительному заключению Нюрнбергского международного военного 
трибунала, первыми агрессиями Германии в Европе был захват Австрии и 
Чехословакии [65]. Но историки почему-то в упор не видят бросающихся в глаза 
«совпадений». Все хором попрекают Францию и Англию, что они немедленно не 
приняли мер и не освободили Австрию хотя бы с помощью Лиги наций. Но никто не 
рассматривает, а до Австрии ли было Франции?
 План захвата Австрии, «план Отто», Гитлер утвердил еще 24 июня 1937 г., по 
этому плану накалил события в Австрии и ввел туда войска 12 марта 1938 г. [66] 
Казалось бы, Франция и Англия должны были прореагировать. Но дело в том, что 
накануне, 10 марта, на польско-литовской границе кем-то был убит польский 
солдат. Польша отклонила попытки Литвы создать совместную комиссию, тут же 
выдвинула ей ультиматум, развернула в прессе кампанию с призывом похода на 
Каунас и начала готовиться к захвату Литвы [67]. Германия согласовала Польше 
захват всей Литвы и заявила, что ее в Литве интересует только Клайпеда [68]. 
Советскому Союзу стало не до Австрии и ввиду угрозы польско-литовской войны. 
Нарком иностранных дел СССР 16 и 18 марта вызвал польского посла и ласково 
разъяснил, что маленьких обижать не хорошо, и что хотя у СССР нет военного 
договора с Литвой, но он ведь может появиться уже в ходе войны [69].
 И что было делать Франции? В одном конце Европы союзница-Польша ввязывается в 
войну в перспективе даже не с Литвой, а с СССР, а в другом немцы нагло лезут в 
Австрию. С самого начала Франция попросила Польшу утихомириться и помочь ей с 
Австрией. Но вы посмотрите, как через губу посол Польши в Париже Лукасевич 
разговаривал 26 мая 1938 г. с министром иностранных дел Франции. Лукасевич