Я не помню, чтобы в стенах Саратовского танкового училища, да и в ходе 
дальнейшей армейской службы поднимался вопрос о подробностях, ритуале 
погребения павших на ратном поле. В уставах того времени были до предела 
короткие слова: «Специально выделенные команды хоронят погибших». Как? Где? Ни 
слова… По-христиански умершего предают земле на третий день после кончины. А 
где эти дни взять, когда ежесуточно идут бои?
 На фронте продолжительность этого печального ритуала и его содержание зависели 
от времени, каким располагали живые – однополчане сраженного в бою. Иногда 
хоронили друзей наспех и шли дальше. Было время – по-иному поступали.
 Всю войну мы, танкисты, хоронили своих товарищей сами. Никаким «похоронным 
командам» не передавали. Если эта трагедия приключалась в подвижных формах боя 
– павшего предавали земле подразделения обеспечения батальона или бригады. А 
вообще старались, пусть второпях, своего собрата по экипажу, взводу и роте 
положить в землю собственными руками.
 Хоронили, как правило, недалеко от места гибели. Если близко был населенный 
пункт – на его кладбище или на площади; в зарубежных странах – в оградах 
костелов. Если смерть настигала воина в чистом поле, то выбирали высоту или 
опушку леса или рощи. Чтобы можно было «привязать» топографически место 
захоронения к ориентиру. Штаб батальона обязательно составлял карточку места 
погребения, в которой описывалось место нахождения могилы.
 В других случаях поступали иначе. Скажем, во время отражения ударов противника 
с целью деблокирования окруженной Корсунь-Шевченковской группировки в феврале 
1944 года и танкисты, и пехота понесли значительные потери. В этой обстановке 
убитых хоронили в братских могилах. Место такого массового погребения выбирали 
у дороги, на высотке. Часть, назначенная ответственной за этот ритуал, также 
составляла карточку этого захоронения. В ней указывалось: место нахождения 
могилы; в каком ряду кто положен с указанием звания, фамилии, имени и отчества.
 Бывали случаи, когда место своей могилы указывал сам смертельно раненный, 
последнюю волю которого старались исполнить.
 В мае 1945 года, когда танковые армии с севера и юга устремились к восставшей 
чехословацкой столице, передовой отряд одной из частей ни то 3-й, ни то 4-й 
гвардейских танковых армий прорвался в центр Праги, завязав тяжелый бой. 
Танкисты, несмотря ни на что, отбивали у врага квартал за кварталом, помогая 
пражанам. Танкодесантник Беляков был тяжело ранен в живот. Его перенесли в 
маленький госпиталь восставших, что помешался в монастыре. Чехословацкие врачи 
пытались спасти советского солдата, но он был обречен. В монастыре на небольшой 
башенке находились куранты. И когда они мелодично отбивали определенный час, 
прислушиваясь к их голосу, солдат прекращал стонать, лицо его чуть светлело. А 
вскоре, когда ему стало очень плохо и заиграли часы, он попросил чешских 
врачей: «Когда я умру, похороните меня недалеко отсюда, чтобы я всегда слышал 
этот прекрасный бой». Это были его последние слова. Ночью он скончался… Пражане 
выполнили просьбу тяжело раненного воина. Его похоронили в скромном скверике в 
нескольких десятках шагов от монастырской ограды. И поставили незамысловатый 
памятник на могиле.
 В чем провожали своего боевого товарища в последний путь? Чаще всего в той 
одежде, в которой он встретил свою смерть. Если было время, переодевали в 
чистое белье и обмундирование. Гроба не было. Танкисты заворачивали тело в 
кусок танкового брезента, а пехотинцы, как правило, в шинель. Дно могилы 
выстилали либо соломой, либо сосновыми ветвями, что было под руками. И 
осторожно опускали тело в вырытую яму, строго сориентированную с запада на 
восток. Под ружейные, а то и пушечные залпы засыпали землей. Устанавливали 
нехитрую пирамидку со звездочкой. Тут же, у свежей могилы устраивали короткие 
поминки – по сто «наркомовских» граммов. И снова в бой…
 И только дважды: в январе 1944 года и почти ровно через год, когда хоронили 
своих командиров батальонов капитана Николая Маслюкова и гвардии капитана Ивана 
Якушкина, были сколочены для них гробы…
 Что касается солдат и офицеров противника, то пока фашистские войска наступали 
на восток, они своих погибших хоронили на кладбищах. Когда мы погнали их на 
запад, то неприятная, но необходимая обязанность захоронения солдат врага 
возлагалась на «похоронные команды». В танковых соединениях и объединениях 
таких временных подразделений не было. Они, как правило, создавались в масштабе 
фронта. Зачастую в местах прошедших ожесточенных боев (к примеру, под 
Корсунь-Шевченковским, на Украине) для усиления названных команд привлекалось 
местное население…
 Если для предания земле павших советских воинов выбирались, как сказано выше, 
кладбища, площади в населенных пунктах, а в поле – высоты, то врагов зарывали 
на бросовых, непригодных для дальнейшего использования землях. Никаких 
документов на эти места не составлялось. Может, кто-то сейчас и скажет, что мы 
тогда в этом вопросе поступали по-варварски. Но в то время и мертвый враг – 
оставался врагом. И к нему было соответствующее отношение…

 Расплата

 В последних числах марта сорок четвертого года мотопехотные и танковые части 
5-го механизированного корпуса форсировали реку Прут и овладели плацдармом на 
его правом берегу. Линия фронта стабилизировалась. Нам, танкистам 233-й бригады,
 пришлось около двух недель вместе с пехотой удерживать занимаемые позиции, 
пока не подошли свежие резервы…
 Хотя бригада к моменту выхода на советско-румынскую границу имела значительный 
некомплект танков, ей была поставлена задача оборонять участок правее шоссе,