да 
велел лошадей пересчитать.

Много я страху натерпелся: каждый куст в темноте казался чудовищем. Добежал до 
озера, вспомнил о русалках. Вступил в воду, зажмурив глаза, зачерпнул полный 
котелок. Не помню, как выскочил, как лошадей пересчитал. Но котелок донес 
полный 
- сам уж не знаю, как удалось. Старший куреня меня похвалил. Но тут ко мне 
подбежали ребята, схватили, раскачали и бросили в копанку. В копанках - ямах, 
вырытых на болоте, - замачивали коноплю, говорили, что, если в реке коноплю 
мочить, рыба гибнет. Копанки глубоки и сами наполняются водой. Я и ахнуть не 
успел, как очутился в холодной воде. Если б я стал тонуть, ребята вытащили бы. 
Но я молча побарахтался, выбрался сам.

Так исстари в курене учили преодолевать страх.

Все испытания я прошел, и меня в курень приняли. Долго я сидел у костра - 
сушился, шкварил кусочки сала, нанизанные на щепку. А потом заснул. Разбудил 
меня Яша. Привести коней в село надо до зари: в поле выезжают затемно. Старший 
куреня торопит:

- В страду на час опоздаешь, годами не наверстаешь.

С тех пор после работы в поле, где я уже помогал отцу, каждый вечер приходилось 

ездить в ночное. И все бы ничего, если б не Машкин строптивый нрав. До ночного 
я 
кое-как доезжал, а вот домой ничем не мог Машку заманить.

Иногда все утро проловишь, до хрипоты накричишься:

- Маш, Маш, Маш!..

Всячески приходилось изворачиваться. На всякие ухищрения пускаться. Ходишь за 
ней, со слезами уговариваешь:

- Так ты же должна понять, что батька нас ждет. Ты что, или не напаслась за 
ночь?

Сам хлеб не ел, на него лошадь подманивал. А она ушами прядает, зло косит 
глазом, подойдет, ломоть схватит, повернется - и наутек. Да еще лягнуть или 
укусить норовит.

Надо было улучить минутку, смело броситься вперед и вцепиться ей в гриву.

- Тпру... Тпру, поймал!

Машка пускается вскачь. Волочусь за ней, крепко держусь за жесткую длинную 
гриву. И вдруг лошадь делается смирной - видно, самой надоедает. 
Останавливается. Тут я набрасываю уздечку, взбираюсь ей на спину. И Машка 
послушно поворачивает домой. Старшие ребята обычно неслись рысью да галопом, и 
я 
завидовал их удали, вспоминая лихих конников на военных маневрах. Но быстро 
пускать Машку боялся.

Как-то возвращаюсь из ночного, медленно еду по селу домой. Вдруг из подворотни 
выскочила собака и громко залаяла. Лошадь испугалась и понеслась во всю прыть. 
Я 
тоже испугался, вцепился в гриву, пытаюсь остановить Машку:

- Ты что, сбожеволила? Тпру... тпру!

Машка летела вихрем; сам не знаю, как я удержался. Остановилась у нашей хаты.

Оказалось, что мчаться галопом совсем не страшно. Спина у меня, правда, болела 
порядком, но уже несколько дней спустя я стал пускать лошадь галопом и мчался в 

курень наперегонки со старшими.

Наступила осень. Я ездил с отцом на уборку картошки, потом помогал ссыпать ее в 

погреб. В курене стало холодно. Сено давно уже было убрано в стога, уже нечего 
было опасаться, что лошади нашкодят. Мы отводили их в луга и возвращались домой 

- на ночь оставляли без присмотра.

Однажды поздним вечером я решил ехать в луга самой короткой дорогой - мимо 
кладбища. Галопом миновал его, оставил лошадь и решил возвратиться той же 
дорогой - напрямик. Иду быстро, чего-то побаиваюсь. Вдруг вижу - у куста 
огоньки