сколько у нас было разговоров!

А на следующий день майор мне отказал: очевидно, комэск снова вспомнил об 
аварии.

Я был глубоко удручен. Но все же верил, что попаду на фронт. Надеялся, что меня 

отправят вместе с моими курсантами, и еще быстрее старался закончить программу. 

Вместе с ними изучал тактику, боевой опыт нашей авиации: может быть, придется 
драться вместе.

Чем труднее давалась летная учеба какому-нибудь курсанту, тем охотнее и больше 
я 
с ним работал. И когда добивался успеха, испытывал радость и успокоение.




Еще одно происшествие


За курсантов я был спокоен. Они хорошо все усваивали. Программу обучения 
завершали успешно. Но по-прежнему, не ослабляя внимания, я следил за ними, их 
действиями, особенно за Клочковым. После аварии, доставившей и ему и мне 
столько 
огорчений, его хотели отчислить. Мне еле удалось отстоять его. И надо сказать, 
Клочков подтянулся, стал летать хорошо, не отставая от других.

Но вот что случилось однажды. Клочков был в воздухе, а я с земли наблюдал за 
его 
действиями. Вижу - никак ему не удается сделать расчет на посадку. Сразу 
вспомнилась авария - столкновение с рулежным самолетом. И сейчас у курсанта 
явно 
что-то не ладится. Подсказать бы, да радио нет. Грожу ему с земли кулаком, - 
так 
Кальков грозил учлетам на аэроклубовском аэродроме. Показываю руками, что надо 
сделать. Такая уж манера у инструкторов!

Наконец на четвертом заходе Клочков садится с перелетом. В конце пробега - еще 
одна ошибка: он упускает направление и самолет резко разворачивается. Шасси 
поломаны. Но все же вздыхаю с облегчением: хорошо, что не выкатился за границу 
аэродрома - там арыки, постройки, - мог бы разбиться. Но за курсанта стыдно. 
Приятели трунят:

- Эй, Никитич, как твой ученичок?

Я зол на Клочкова, но и встревожен: как бы наш строгий комэск его не отчислил!

Подхожу к самолету, лежащему на брюхе. Техник осматривает узлы крепления. 
Курсант стоит, опустив голову. Он в слезах, не может слова вымолвить. Сгоряча 
отчитываю его по всем правилам - как у нас говорят, стружку с него снимаю.

- Я заметил, как самолет начал разворачиваться, но не смог удержать... - 
говорит 
он дрожащим голосом.

- Зачем же ты в самолете сидишь?

Но, посмотрев на его пристыженное, несчастное лицо, вдруг вспоминаю, как я сам 
допустил отклонение во время одного из первых полетов на "И-16", как отчитывал 
меня Тачкин, но зато как и помогал мне во всем. И невольно меняю тон:

- Ты еще легко отделался. А он, всхлипнув, отвечает:

- Ведь теперь мне не дадут летать, товарищ инструктор!

- Успокойся. На фронт собираешься, а сам нюни распустил. Сейчас мы с тобой 
ошибку разберем, чтобы ты больше никогда не допускал промахов.

Все произошло оттого, что курсант, не учтя особенностей штилевой погоды и 
температуры воздуха, не сумел сделать расчет на посадку. Положение осложнилось 
и 
тем, что горючее было на исходе, а вокруг вздымались горы, и летчик немного 
растерялся. Но все же он сделал волевое усилие и посадил самолет.

Напоминаю ему, что на пробеге и на взлете надо, как говорится, замечать не сам 
разворот, а тенденцию к развороту.

- Помни: человек управляет самолетом, а не самолет человеком!