найду, когда зацепил винтом за край. Пришлось с землей поцеловаться. Машину 
жаль...

Он даже не договорил от огорчения. Но техники стали его успокаивать, обещая 
быстро ввести самолет в строй.

...А в это время на КП пришло донесение, что "юнкерс" упал, пролетев восемь 
километров на бреющем над оврагами. Экипаж взят в плен.

Оказывается, гитлеровцы намеревались доставить в район Орла важные документы о 
взаимодействии немецких авиационных группировок. Попутно они выполняли разведку.


Мы горячо поздравляли Амелина с победой.




Клятва


В Танеевке мы жили по эскадрильям в землянках, у стоянки своих самолетов. По 
вечерам однополчане охотно заходили в землянку нашей третьей эскадрильи. Оттуда 

то и дело раздавался дружный смех. И всем было понятно, что снова придумал 
какую-нибудь шутку любимец полка - Вася Пантелеев.

Характер у него был веселый, неунывающий, и шутил он беззлобно. Как сейчас, 
вижу 
его открытое лицо, ямку на подбородке, живые смеющиеся глаза.

Мы его потеряли через несколько дней после встречи Амелина с разведчиком.

В тот памятный день была отремонтирована машина Василия, получившая повреждение 

в воздушном бою. Пантелееву так хотелось, чтобы она поскорее вошла в строй, что 

он не дал механику как следует проверить мотор на земле. Не послушав уговоров, 
решил опробовать самолет в воздухе, поскорее облетать. Во время взлета мотор 
отказал. Местность не позволила Василию произвести посадку. Самолет упал в 
овраг 
и разбился. Да, механик Виктор Иванов настоял бы на своем, не выпустил самолет 
в 
воздух.

Всех потрясла гибель Пантелеева. Особенно горевал Кирилл Евстигнеев - они с 
Василием были закадычными друзьями. Долго мы стояли у могилы Пантелеева, 
засыпанной полевыми цветами. Уже смеркалось. Тихо переговариваясь, однополчане 
возвращались на аэродром. Амелин обнял Евстигнеева за плечи и сказал:

- Пойдем, Кирюша! - Потом обернулся ко мне: - А ты?

- Сейчас догоню, - ответил я.

Все ушли. Еще печальнее, еще тяжелее стало у меня на душе. Я думал о погибших 
друзьях. Вспоминал Солдатенко, Габунию, Пахомова, Гладких, Гавриша, Мубаракшина,
 
Андрианова, Пантелеева... Думал о них неотступно, чувствуя, как нарастает во 
мне, 
заслоняя все другое, неукротимая жгучая ненависть к их убийцам - немецко-
фашистским захватчикам. Не знаю, долго ли я еще простоял у могилы друга, 
размышляя о том, сколько горя и мук принесли фашисты нашему народу...

И я решил дать торжественную клятву здесь, на могиле Василия Пантелеева, - 
клятву отомстить за восемь погибших боевых друзей и сбить восемь вражеских 
самолетов.

Я достал пистолет и выстрелил восемь раз подряд. И вдруг услышал тревожные 
голоса: кто-то звал меня. Сбежались товарищи.

- Ты что стреляешь? Что случилось?

- Я никому не сказал о своей клятве. Пожалуй, и лучшие друзья могли бы сказать, 

что сначала надо пройти испытание боем, а потом уж давать клятву.

Объяснить же все то, что я перечувствовал и передумал у могилы Пантелеева, было 

трудно. И я сказал, что отдал последний долг нашим погибшим товарищам.