прошла ее молодость.
    Вот фотографии моей тетки Марии Петровны Анкировой, женщины одинокой, 
нервной, имевшей в молодости неистребимую тягу к перемене мест. В первую 
мировую войну, совсем еще юной девушкой, она убежала на фронт медсестрой. Эта 
тема нам хорошо знакома: и мои сверстницы, и подруги детства тоже убегали из 
дома на фронт в 1941—1945 годах. На одной из фотографий тетка, очень 
молоденькая и хорошенькая, снята в платье сестры милосердия, а на груди у нее 
следы двух выскобленных Георгиевских медалей. Медали на фотографиях тетка 
уничтожила в 1937 году в целях безопасности. Поистине безграничная наивность по 
отношению к НКВД!
    После окончания войны Мария Петровна ездила в Туркмению и в Крым 
подрабатывать на сборе фруктов, работала медсестрой на Шпицбергене, подвизалась 
и в качестве актрисы в знаменитой тогда «Синей блузе», ставившей в 20-х годах 
революционные пантомимы и что-то из Маяковского. Это была своего рода «живая 
газета» в танцах, песнях и стихах на все актуальные темы внутренней и 
международной жизни. На двух фотографиях тетка стоит в первом ряду 
«синеблузников», самая маленькая и самая веселая, а средний в ряду — сам Лев 
Борисович Миров, ставший знаменитым конферансье.
    Была тетка еще и заядлой физкультурницей, и когда в 1931 году учредили знак 
«Готов к труду и обороне СССР», она получила его одной из первых. Эта реликвия 
тоже каким-то чудом оказалась в моем архиве. Орденов тогда еще
383
было мало, и спортивные значки изготавливали на Монетном дворе по той же 
технологии, что и правительственные награды, из серебра и под номерами. Теткин 
номер — 43, а 44-й должен был быть у всесоюзного старосты М.И.Калинина, который 
получил этот знак вслед за ней. Но Михаил Иванович, понятно, уже не прыгал и не 
бегал, и выдали ему сей знак из уважения к власти.
    Когда я демобилизовался из армии в конце 1946 года, тетушкина 
микроскопическая комната на короткое время, до поступления в институт, стала и 
моим пристанищем. Находилось теткино жилище не где-нибудь, а в самом Сивцевом 
Вражке, переулке, который по частоте упоминания в отечественной литературе 
стоит на одном из первых мест. До сих пор целы этот четырехэтажный дом № 14 и 
небольшой сквер перед ним. Он совсем не похож на розовый домик с мезонином, 
описанный Ильфом и Петровым, но мне всегда казалось, что именно дом № 14 и 
послужил прототипом общежития имени монаха Бертольда Шварца. Во всяком случае, 
я уверял своих знакомых, что живу в том самом доме, где потрошились стулья из 
гарнитура тещи Кисы Воробьянинова.
    Именно Мария Петровна приобщила меня к большому искусству. Первые оперы и 
балеты я слушал и смотрел не где-нибудь, а в Большом театре. Дело в том, что в 
доме № 14 жила некая дама — концертмейстер Большого театра, которой тетка 
регулярно красила волосы, получая в качестве платы за труд театральные билеты.
    Да, каждый входит в храм искусства своим путем.
    Среди всех изобретений, обогативших человечество и вооруживших его 
достоверной и разнообразной информацией, самым удивительным и ценным после 
изобретения письменности я считаю изобретение фотоаппарата. От него пошло уже 
все остальное — и кино, и телевидение, и прочее из этой области.
    Наверное, по-разному можно рассматривать фотографии. Можно, глядя на них, 
просто вспоминать места и людей, которые оказались запечатленными на снимках, а 
можно и попытаться увидеть на них что-то новое, прежде ускользнувшее от 
внимания.
    Живя в Египте, я особенно много фотографировал. Тут и техника была хорошая, 
и фотохимикалии, и бумага. В по-
384
сольстве, правда, не было фотолаборатории и в нашей разведточке тоже. Тогда мы 
решили продолбить стену из той комнаты, где все работали, в соседнюю темную 
каморку и устроили в ней фотолабораторию, необходимую для служебных целей. 
Чтобы соблюсти конспирацию и замаскировать вход в лабораторию, мы заставили лаз 
обычным шкафом и ходили через него. Когда начиналось «хождение в шкаф», дверь 
кабинета закрывали на ключ. Однажды дверь забыли запереть, и в комнату вошел 
мой маленький сын (хорошо, что не взрослый чужой дядя). Увидел вход в другое 
помещение из шкафа, хитро улыбнулся и сказал: «А интересный у вас здесь 
шкафчик!» В дальнейшем этот вход у нас назывался «интересным шкафчиком», а все 
разговоры сына на эту тему мы уводили в сторону, пока он не позабыл о своем 
открытии. Стену, кстати сказать, мы тихо долбили и разбирали по ночам, и 
кирпичи также выносили с соблюдением секретности и незаметно выбрасывали их в 
великий Нил, который протекал рядом со зданием посольства.
    Моя египетская, арабская и африканская картотека, которую я вел двадцать 
лет, вызывает у меня грустные чувства. Где все эти президенты, премьеры, 
министры, губернаторы, руководители партий, влиятельные чиновники и дипломаты? 
Как быстротечно оказалось время их государственной и общественной деятельности! 
Эта картотека кажется мне сейчас каким-то кладбищем потухших светил. Но вот что 
интересно. Долгожителями в картотеке остались в основном писатели и артисты Они 
уверенно пережили всех остальных, многие из них даже и сейчас продолжают свой 
творческий путь.
    Есть в картотеке знаменитые и блиставшие в свое время исполнительницы 
«танца живота». Египетские знатоки отрицают гаремное и турецкое происхождение 
«танца живота» и утверждают, что он возник на народной почве. В доказательство 
приводится и арабское название танца — «ракс баладий», что означает «народный 
танец», а вовсе не «танец живота», как его называют на некоторых европейских 
языках. Возможно, в этом танце есть и турецкие заимствования, но одно