отя попутчик говорил, что в центре есть мельничный, мясоконсервный 
и 
суконный комбинаты, фабрика первичной обработки шерсти, я не увидел ни одного 
здания выше жилых домов, сооруженных допотопным способом - из глины, замешанной 

с мелко посеченными камышом или соломой. Не от хорошей жизни создавало местное 
население такие "дворцы" - никаких других строительных материалов не было. [10] 

В километре от станции виднелись два белокаменных двухэтажных дома, левее от 
них - 
здание аэропорта, а дальше простиралась выгоревшая на солнцепеке степь. 
- Как я догадался, вы прибыли в нашу воинскую часть? - нерешительно 
поинтересовался ветеринар. - Вон там, - он указал на одно из двухэтажных зданий,
 - 
наша гостиница, "отстойник". Там вы можете по телефону заказать пропуск, и 
только 
после подтверждения из штаба вас пропустят на основную территорию. На это уйдет 

суток двое-трое. 
- Далеко эта "основная территория"? 
- Не знаю точно, но, кажется, около двух сотен километров, - ответил мой 
попутчик 
неуверенно. - Рейсового автобуса нет ни до гостиницы, ни до нашего городка. 
Начальство ездит на "газиках", остальные - на попутных. Я помогу вам дотащить 
чемодан. 
Я вез весь свой офицерский гардероб, предполагая, что до зимы в Москву не 
выберусь. 
Вдобавок захватил ружье, резиновые сапоги, поскольку генерал Чистяков рисовал 
мне 
диковинные картины: дичи много, гусей с балкона можно стрелять во время их 
осеннего 
перелета. 
Часы показывали шесть утра по Москве, по местному - девять. Ночью прошел 
небольшой дождь, и от земли, словно в парной, поднимается влажный воздух. Яркое 

солнце палит нещадно, и в шерстяном кителе со стоячим воротом невыносимо душно. 

Мой новый знакомый уже успел переодеться в белый шелковый китель неуставной 
формы 
и не парился, как я. 
Пока мы шли до гостиницы, ветеринар рассказал, что вечером с закупленными псами 

полетит на полигон на грузовом Ли-2. Взял бы меня, да в самолет без пропуска не 
пустят. 
- Но я сейчас же позвоню начальнику полигона и закажу пропуск, до вечера успеют.
 
Как глубоко я заблуждался! В выходной день в штабе только дежурный. Он не имеет 

право принимать новых людей. А звонить непосредственно начальнику полигона не 
разрешается. И даже в том случае, если бы я доложил [11] ему по телефону, что 
прибыл 
для прохождения дальнейшей службы, потребовалось бы немало времени, чтобы штаб 
совместно с особым отделом связались с Москвой и уточнили, кто приехал и для 
какой 
цели. Таков порядок, и нарушать его никто не имел права. 
После трех суток в пыльной гостинице Жанасемея до полигона я добирался с 
колонной 
бензовозов. В пяти шагах ничего не видно от той же пыли. Как водитель не 
сбивался с 
пути, он и сам объяснить не мог. Говорил: "Чую"... А я-то на случай встречи с 
начальством надел новый китель, подшил белоснежный подворотничок, выгладил 
брюки 
и до блеска начистил туфли. Через час был с ног до головы будто в мешке 
серо-бурого 
цвета. 
Наконец выехали в чистую зону. Отчетливо виднелась ушедшая далеко вперед 
головная 
машина, справа поблескивал Иртыш и зеленела полоска леса. Где-то в этом 
сосновом 
массиве Бескарагайский лесхоз и там мои родители. Отец в сорок восьмом году по 
сталинскому призыву уехал в Казахстан выращивать лесные полосы, на которые была 

надежда, что они позволят собирать обильные урожаи зерновых. Уехал, да так и 
остался 
здесь навсегда. 
Слева - необъятная степь. Глазу не на чем остановиться - ни кустика, ни дома. И 
не 
видно пашен, о которых пишут газеты. Прииртышская равнина так и осталась 
нетронутой 
на долгие годы из-за ядерного полигона. 
Возле дороги большой одноэтажный кирпичный дом - казарма. Живут в нем несколько 

солдат-связист