авив машину на едва заметной дороге, мы направились к группе солдат. Все они 
были 
темные от загара. Работали в одних трусах. Вручную строили такое же хранилище, 
какое 
мы только что смотрели. Солнце вытапливало из бревен смолу, и воздух был 
пропитан 
приятным сосновым запахом. Жара - под сорок. 
Солдаты повтыкали лопаты в грунт и развесили на них свои гимнастерки и майки. В 
их 
тени стоял переносной термос с теплой и соленой водой. Я вспомнил фронтовую 
заповедь: никогда не пить в жару сырую воду. К этой заповеди я добавил из 
горького 
опыта на полигоне: не пить в зной даже минеральную воду. Однажды в поле я выпил 

бутылку воды, а потом испытал мучительную жажду и помчался в столовую пункта 
"Ша", 
где в буфете продавалась минералка. Сразу опорожнил еще две бутылки, через час 
еще 
одну, а ночью впервые испытал сердечный приступ. 
- Так вот, - сделал мне замечание Горячев, - я уже предупреждал: при водителях 
- 
ни слова. Все станет завтра известно кому надо. И второе: надо хорошо изучить 
программу. Там все сказано. В хранилищах расположишь продовольствие и вещевое 
имущество. Рядом будут окопы и открытые площадки. В них разместишь то же, что и 
в 
хранилищах. Вот и сделаешь научное заключение, как земляные сооружения спасают 
материальные средства. Еще будут здесь цистерны и резиновые резервуары, 
заполненные 
горючим, а чуть дальше - бетонные бассейны. 
Чтобы показать Ивану Алексеевичу, что я читал программу, дополнил: 
- И здесь же, на площадках, развернем трубопровод, заполненный жидким топливом, 

поставим перекачивающие [40] станции, машины с грузом... А в бассейнах будет 
нефть. 
- Вот, знаешь, а задаешь вопросы при водителе, - проворчал начальник отдела, и 
мы 
поехали, естественно, молча, на другие площадки. Побывали у танкистов, 
артиллеристов, 
авиаторов. 
Пока Иван Алексеевич разговаривал с офицерами, я сидел в тени "газика", чтобы 
хоть на 
минутку спрятаться от палящего солнца. К тому же не хотел казаться любопытным и 

решил не смотреть на сооружения других научных групп - каждый занимался своим 
делом. Но вдали я все же видел прочные укрытия для танков, полуподземные ангары 
для 
самолетов, земляные окопы и парки для орудий. 
На "Ша" мы возвратились не одни. Вслед за нами ехали еще три подполковника: 
танкист 
М.Н.Орлов, высокий голубоглазый красавец, заядлый курильщик и, как мне 
показалось, 
не совсем здоровый - он тяжело кашлял (через четыре года Орлов умрет от рака 
легких); 
крепыш артиллерист М.И.Казаков, который все делал медленно, степенно, ходил 
важно, 
приподняв голову, и редко улыбался. Третий - чуть старше нас всех, авиационный 
инженер Б.П.Волков. Невысок, совершенно белая вьющаяся шевелюра. В нем 
чувствовались сила и ловкость. На полигон Волков приехал в первый год его 
существования, вскоре женился на молоденькой сотруднице штаба строительных 
частей 
Римме. Вместе они и пережили самую трудную пору становления полигона, когда 
семейные офицеры были рады и углу в землянке. 
Все мои коллеги казались неисправимыми молчунами. Но уже вскоре я понял, что 
неразговорчивыми и до удивления необщительными их сделала служба. Все они были 
участниками войны и к фронтовым наградам прибавили ордена за участие в 
проведении 
первых атомных и водородного взрывов. 
Специалистов различных родов войск объединяла общая задача: все мы занимались 
поисками способов и средств противоатомной защиты. Кроме того, совместно [41] с 

временно прикомандированными специалистами должны были давать рекомендации по 
модернизации боевой техники, тыловых агрегатов, имущества и так далее с учетом 
воздействия ядерного оружия. 
В мою группу тыла не приезжали ни академики, ни конструкторы, ни теоретики-
генералы. А в группе Волкова побывало до пятидесяти специалистов, в том ч