предпринимает какие-то шаги. Подчас у меня складывается впечатление, что ему 
самому в душе стыдно за ту роль, которую он вынужден разыгрывать передо мной.
    Ответственность за этот фарс лежит совсем на других людях, но Гагрову я 
тоже говорю, что отказываюсь отвечать на вопросы до предъявления мне 
конкретного обвинения в нарушении законов страны. Требую свидания с женой и 
детьми. Где-то через месяц после ареста мне разрешают свидание с Валентиной и 
старшим сыном
    Александром.
    Эта первая встреча в неволе тяжела для всех нас. Впервые они видят мужа и 
отца, которого всегда любили и уважали, в таких обстоятельствах.
    Тем временем адвокат А.В. Клигман продолжает бороться за мою свободу, честь 
и достоинство. Он отвергает попытки обвинения по статье 64 Уголовного кодекса 
РСФСР, предусматривающей наказание за нанесение ущерба обороноспособности, 
безопасности и территориальной целостности страны.
    Одновременно адвокат обращает внимание следствия на ухудшающееся состояние 
моего здоровья.
    Осенью 1991 года Верховный Совет России принимает Декларацию о защите прав 
человека, в которой, в частности, содержится положение о том, что любой 
подследственный может в судебном порядке требовать подтверждения обоснованности 
решения прокуратуры о лишении его свободы в качестве меры пресечения. Действие 
Декларации — с момента принятия.
    Клигман незамедлительно пишет в Верховный Суд России требование передать 
вопрос о правомерности моего заключения в судебные органы. Председатель 
российского Верховного Суда Лебедев дает поручение рассмотреть этот вопрос в 
моем присутствии с участием адвоката и представителя обвинения. Клигман 
прибывает на место в назначенное время, но ждет напрасно: меня держат в камере 
и в суд не ведут, а работники прокуратуры вызов попросту игнорируют.
217
    Этот эпизод происходит 27 сентября 1991 г. Чтобы привлечь внимание 
общественности к «демократической» практике в новом «правовом государстве», 
Клигман дает интервью журналисту газеты «Известия» Валерию Рудневу. Вместе с 
высказываниями Председателя Верховного Суда России Лебедева и Генерального 
прокурора республики Степанкова оно публикуется 2 октября.
    Лебедев отмечает, что протест Клигмана основывается не только на принятом 
на днях документе Верховного Совета России, но и на принципах Международного 
пакта о гражданских правах и политических свободах, который был ратифицирован 
Советским Союзом еще в 1973 году, а следовательно, обязателен для России.
    Журналист задает вопрос: что произойдет, если Верховный Суд России сочтет 
арест Грушко прокуратурой необоснованным? Это будет означать, что арестованного 
немедленно нужно будет освободить прямо в зале суда, говорит Лебедев.
    Степанков, в свою очередь, отвечает «Известиям» по телефону, что все аресты 
обоснованны, что документы Верховного Совета должны изучить эксперты, что суд 
не должен принимать поспешных решений, что прокуратура и суд делают «общее 
дело» и что, если арестованный будет освобожден из-под стражи в зале суда, он 
будет вновь задержан прокуратурой сразу после выхода из этого зала.
    Вскоре после этого назначается новое судебное разбирательство по вопросу о 
законности лишения меня свободы. На этот раз на него является помимо моего 
адвоката следователь прокуратуры. Меня же вновь, вопреки закону, в суд не 
пускают.
    Ну, а что же Степанков? Тогдашний Генеральный прокурор России посещает меня 
в тюрьме дважды: до и после вышеуказанных, несостоявшихся судебных 
разбирательств. Навещает он и других заключенных по этому «делу», чтобы 
отчитаться о том, что с ними «все в порядке и контроль — на уровне».
    Проку от этих визитов никакого. Материалом он не владеет. Конкретных 
обвинений предъявить не может, но это не удивительно, ведь их нет. Толковых 
вопросов тоже не задает. Делает какие-то пометки. Единственное, что мне 
пытаются вменить, это какие-то необычные, «конспиративные» отношения и 
«преступные контакты» с обвиняемым Крючковым. Иными словами, мое правонарушение 
состоит в том, что у меня были нормальные рабочие отношения со своим 
непосредственным начальником. Амбиций и гонора вам, г-н Степанков, не занимать. 
Но, в отличие от вас, я уверен в порядочности своего руководителя, коллег в 
других советских ведомствах и большинства подчиненных.
    Чувствуя себя все хуже из-за болезни, обращаю на это внимание Степанкова на 
нашей последней встрече. Если меня не поместят в
218
больницу немедленно, это плохо кончится для меня и будет иметь весьма 
неприятные последствия для него.
    Где-то месяца через полтора начинаю понимать масштабы затеянной 
инсценировки. У кого-то наверху чешутся руки затеять дополнительные аресты, но 
это продемонстрировало бы всему свету откровенный произвол. Используются другие 
репрессивные методы. Мой бывший помощник Алексей Егоров, принимавший участие в 
работе аналитической группы по изучению последствий введения чрезвычайного 
положения (и рекомендовавший воздержаться от этого шага), понижен в должности. 
Убрали практически всех членов коллегии Комитета и наиболее перспективных 
руководителей. Многие генералы и старшие офицеры уходят сами в знак протеста 
против третирования, невежества и фанфаронства нового босса госбезопасности — 
Бакатина.
    Тех же, кто арестован, пытаются обвинить до суда, создать соответствующую 
общественную атмосферу, а затем уже подвести под все это «правовую базу».
    Тюрьма полнится слухами. Мне известно, что многие из арестованных по «делу