денег, присланных из-за рубежа. Похититель был выявлен и арестован.
    В течение пяти месяцев эти двое, за исключением следователей и адвокатов, 
остаются моими компаньонами. Во время прогулок во дворике тюрьмы не позволено 
общаться ни с кем.
    Следственный изолятор, естественно, не предполагает комфорта. О постоянном 
освещении я уже говорил. Стены — рифленые, чтобы на них нельзя было писать. 
«Удобства» — в самой камере. Уборка — своими силами. Душ раз в неделю — событие.
 Подъем и спуск с шестого этажа без лифта — большая нагрузка для страдающих 
сердечными и иными заболеваниями, вроде меня. Питание тоже составляет большую 
проблему и для здоровых, и особенно для больных. Картошка, макароны, время от 
времени кусочки рыбы. Чувствую,  что подступает диабетический криз.
    Однако месяца через полтора положение несколько улучшается. Врачи, видимо 
из чувства профессиональной этики и нежелания политического скандала, 
настаивают на улучшении питания. Нам дают рацион охранников тюрьмы. Семья также 
получает разрешение на передачи — до 10 килограммов продуктов в месяц. Спасибо 
Валентине, которая не дала мне погибнуть. А как перебивалась в это время она, 
оставшаяся без кормильца, каких-либо накоплений и пенсии, известно лишь ей 
самой и нашим детям. Семь тысяч рублей, откладывавшихся на старость в сберкассе,
 были в один момент поглощены галлопирующей инфляцией и известной реформой цен, 
происшедшей 1 января 1992 г. Существование продолжалось лишь за счет 
комиссионной продажи нажитого.
    Но вернемся к первым дням заключения. 28 августа 1991 г., через четыре дня 
после моего задержания, по радио было передано сообщение о том, что Президент 
СССР отстранил меня от должности первого заместителя председателя КГБ СССР. 
Начались допросы. Следователь прокуратуры задает второстепенные, малозначащие 
вопросы. Через несколько дней мне предъявляется документ прокуратуры о том, что 
я подозреваюсь в участии в заговоре с целью захвата власти в стране. Я 
подписываюсь в том, что ознакомился с бумагой.
    Тем временем Валентина пытается подобрать адвоката. Раньше у меня таких 
знакомых не было. Не было нужды. Жена знакомится с Александром Викторовичем 
Клигманом. Он приезжает ко мне, и мы проводим первые беседы. Он становится моим 
другом. И сегодня,
215
спустя несколько лет после моего освобождения, Клигман остается моим адвокатом 
и товарищем. По иронии судьбы позже этот профессионал высокого уровня, никогда 
не состоявший в КПСС и возглавляющий сегодня ассоциацию адвокатов России, 
насчитывающую 17 тысяч человек, защищал вместе с другими беспартийными юристами 
запрещенную Коммунистическую партию на известном процессе в Конституционном 
Суде. На стороне обвинения выступали бывшие члены партии с многолетним стажем.
    Клигман быстро вникает в суть дела и понимает, что мною не совершено 
никакого преступления. Следовательно, мое задержание и пребывание в тюрьме 
незаконно. Он пишет в прокуратуру письмо за письмом с требованиями моего 
немедленного освобождения.
    Российская прокуратура тем временем назначает нового следователя по моему 
«делу». Это совсем еще молодой человек, работавший ранее в военной прокуратуре 
Курской области. Фамилия — Гагров. На первом своем допросе в присутствии 
адвоката он выдвигает мне прежнее обвинение в участии в некоем заговоре вместе 
с Янаевым, Язовым, Пуго, Крючковым и другими членами Госкомитета по 
чрезвычайному положению.
    Отвечаю, что мне ничего не известно ни о каком «заговоре».
    После этого следуют, мягко говоря, неумные вопросы. Разговаривал ли я 
когда-либо с заместителем министра обороны Ачаловым? (Ачалова не арестовали, 
поскольку в качестве депутата Верховного Совета России он пользовался 
иммунитетом. Два года спустя, после событий октября 1993 года, когда Ачалов 
занял сторону парламентариев, он был лишен свободы.) Звонил ли я ему по 
телефону? «Конечно, — отвечаю я. — А в чем дело?»
    Следователь делает очень строгое лицо и в соответствующем тоне выстреливает 
«убийственный», на его взгляд, вопрос, который призван загнать меня в угол: «А 
как вы узнали номер его телефона?» Он вожделенно ждет ответа, рассчитывая, 
видимо, получить неопровержимую улику.
    «Товарищ следователь, — говорю я, — вы были когда-нибудь в центральном 
аппарате КГБ?» Он отрицательно качает головой. «В этом случае дам вам хороший 
совет. Поезжайте туда и зайдите в мой бывший кабинет. Посмотрите на телефонный 
пульт. Вы увидите прямые линии, которые управляются одной кнопкой, и ряд 
защищенных линий специальной связи, по которым в любое время можно связаться и 
поговорить с кем угодно. Если хотите, попросите связистов соединить вас с 
Вашингтоном или Токио. Вместо того чтобы задавать мне подобные вопросы, лучше 
опросили бы начальников подразделений КГБ, которые я курировал, отдавал ли я им 
какие-либо незаконные распоряжения. Можете попросить также встречу со Скоковым, 
чтобы выяснить характер моих отношений с российским правительством».
216
    «А кто такой Скоков?» — вопрошает восходящая звезда сыска. «Скоков, сугубо 
для вашего сведения, — первый заместитель Председателя Правительства Российской 
Федерации». «Как мне его найти?» — настаивает Гагров. «В Белом доме», — ввиду 
обстоятельств не могу дать более конкретного ответа.
    После этого следователь не вызывает на допросы две-три недели. Надеюсь, 
занялся поисковой работой. Но нет! На новом допросе он лишь повторяет обвинение 
и продолжает спрашивать, знаю ли я такого-то и такого-то, не задавая вопросов 
по существу. Смешно, если бы это не было так грустно. Но я не виню Гагрова. Он, 
бедняга, получил в производство безнадежное дело и пытается делать вид, что