легкостью следователи жонглируют законами. Я люблю и ценю жизнь, но у меня 
появляются мысли о самоубийстве. Унижение непереносимо! Болезнь обостряется, но 
врача приглашать не хочется. Зачем, если тебе все равно суждено умереть? Маршал 
Ахромеев и министр внутренних дел Пуго уже добровольно ушли из жизни. Видимо, 
охрана замечает мое настроение. Каждый раз, когда я прикрываю глаза полотенцем, 
чтобы уберечь их от постоянно горящего в камере света, охранники просят убрать 
его. Сокамерники сообщают мне, что им угрожают дополнительными сроками, если 
они не углядят за мной и что-нибудь случится.
    Отгоняю в сторону мрачные мысли и предчувствия и решаю бороться, чтобы 
доказать свою невиновность.
    В первый же день, сразу после обыска и ареста, меня помещают в камеру, где 
уже находятся четыре человека. Все они намного моложе меня. И я благодарен 
судьбе за то, что меня не посадили в одиночку. Любое общение дает хоть какую-то 
отдушину.
    Представляюсь. Реакция сокамерников похожа на сцену из гоголевской комедии. 
С генералом в камере никому из присутствующих встречаться еще не доводилось. Я, 
со своей стороны, до решения суда не вправе и не склонен рассматривать их в 
качестве преступников. Житейский, но, в общем-то, правильный подход. Соседи не 
знают, как себя вести. Но с самого начала избирают уважительное обращение ко 
мне по имени-отчеству и категорически возражают против моего участия в уборке 
камеры. Это они будут делать сами. Постепенно, отвечая на их вопросы, я 
рассказываю понемножку о деятельности органов госбезопасности. Сокамерники 
время от времени молча показывают на потолок, давая понять, что камера 
прослушивается. Подслушиванием меня не удивишь, я знаю, что можно, а чего 
нельзя рассказывать. Беспокойство напрасное, но заботу ценю.
    Один из сокамерников, молодой азербайджанец, проявляет особую настойчивость 
в том, чтобы выговориться в беседах со мной. Он так плохо говорит по-русски, 
что порой мне трудно его понять. Ему грозит смертная казнь за убийство 
нескольких советских солдат. Он горячо уверяет, что не имел злого умысла. По 
его словам, он потерял управление автомашиной и нечаянно совершил наезд. Ему не 
верят и обвиняют в террористических действиях. Судебное решение принято, но 
адвокаты опротестовали его, и именно поэтому азербайджанец переведен из 
Ростовской области в Москву. В течение двух дней он беспрерывно рассказывает 
мне о происшедшем и не может выговориться. Не зная подлинного положения вещей, 
чув-
213
ствую в его голосе и вижу в глазах не страх, а боль, он страдает, а не боится. 
Он готов принять любое наказание, вплоть до 20 лет заключения, за 
непреднамеренные действия, повлекшие за собой смерть людей, но отвергает версию 
умышленного убийства и борется за свою честь и жизнь.
    Поскольку некоторые средства массовой информации со злорадством оповестили 
общественность, что арестованные по «делу о ГКЧП» сидят вместе с убийцами и 
другими особо опасными преступниками, азербайджанца через несколько дней 
переводят в другую камеру. До того как родственники смогли передать мне 
кое-какую одежду, он настоял, чтобы я пользовался в тюрьме его чисто 
национальной крестьянской рубашкой, а при прощании бедняга буквально умоляет 
принять ее в подарок. Отказать ему я не могу. «Если меня расстреляют, у вас 
останется память обо мне», — говорит азербайджанец.
    Другой сосед по камере — бывший директор государственного предприятия по 
производству фруктовых соков. Ему примерно 40 лет. Его обвиняют в махинациях с 
рецептурой напитков, за счет которых он якобы положил большие деньги в свой 
карман Я не следователь. Исхожу из того, что, если человек совершил 
правонарушение, он обязательно должен понести наказание. Без этого не может 
быть правового государства. Но вину должно доказать обвинение и подтвердить суд,
 а до этого подозреваемый пользуется презумпцией невиновности. Хозяйственник 
уже имел судимость и рассказывает мне о своем деле и о порядках в местах 
отбывания наказания. Через пару дней его тоже переводят в другую камеру. Нас 
остается трое.
    Втроем мы около полугода обитаем в камере площадью 12 квадратных метров.
    Одного из сокамерников зовут Владимиром. Он годится мне в сыновья. В его 
подчинении находилась автобаза, занимавшаяся доставкой продуктов питания в 
магазины. Владимир не делится со мной сутью предъявленных ему обвинений, но 
можно догадаться, что речь идет о подмене товарно-транспортных накладных. Сам 
он утверждает, что его подставили директора магазинов, которые дали ложные 
показания. Ему угрожает лишение свободы сроком в 10 лет. Он женат, имеет дочь, 
но отношения с семьей испортились. Его не навещают и не передают посылок. Не 
оставил его в беде лишь отец, который пытается поддержать сына морально и хоть 
как-то материально. Не могу судить, совершил ли Владимир преступление или стал 
жертвой оговора. Он весьма начитанный человек и неплохой собеседник, наделен 
некоторыми способностями к рисованию. В камере он нарисовал три моих портрета, 
которые я храню теперь у себя дома. Один из них публикуется в этой книге.
    Другой сосед — Александр, тоже молодой человек, одногодок моего младшего 
сына. О его деле писали в газетах. Александр рабо-
214
тал грузчиком в международном аэропорту «Шереметьево-2». В одном из помещений 
аэропорта он обратил внимание на мешок, который оставался невостребованным 
довольно продолжительное время. Вскрыв его, Александр обнаружил американские 
доллары на сумму примерно в миллион. Присвоив эти деньги, грузчик повел 
шикарный образ жизни, завтракая и обедая в лучших ресторанах столицы. В конце 
концов в администрацию аэропорта все же поступило требование банка на передачу