предостерегал КГБ от непродуманных действий с целью сохранения режима 
чрезвычайного положения. Я ответил, что сделаю все возможное. Немедленно по 
прибытии на работу я созвал коллегию для обсуждения ситуации. В соответствии с 
ее решением во все органы госбезопасности в Центре и на местах были направлены 
шифртелеграммы о том, что предшествующие директивы о поддержке чрезвычайного 
положения утратили силу.
    Таким образом, введение чрезвычайного положения в стране оказалось, с одной 
стороны, запоздалым и нерешительным шагом, а с другой — излишне спонтанной, 
непродуманной акцией, чуть ли не жестом отчаяния.
    Глава 20
    ОТ СУМЫ И ТЮРЬМЫ НЕ ЗАРЕКАЙСЯ
     
    Вскоре после заседания коллегии КГБ СССР, 22 августа, мне позвонил 
заместитель председателя Комитета, начальник Первого главного управления Леонид 
Владимирович Шебаршин и сказал, что только что был в Кремле у Горбачева. 
Президент назначил его исполняющим обязанности председателя КГБ СССР, от чего 
Шебаршин был явно не в восторге. Коллегия в составе примерно 20 человек 
собралась вновь.
    А 23 августа из Кремля сообщили, что председателем назначается В.В.Бакатин. 
Тут же он прибыл на Лубянку и познакомился с коллегией. Буквально через 
несколько дней подавляющее большинство прежнего руководства оказалось в 
отставке или запасе.
    Суббота, 24 августа. Все на рабочих местах. Звонит Бакатин и спрашивает, 
где сейчас находится Бакланов. Догадываюсь, что причина интереса — в «ядерном 
чемоданчике». Выясняю, что О.Д.Бакланов находится в следственном изоляторе 
«Матросской тишины». Сообщаю об этом Бакатину.
    Раздается еще один звонок. На проводе мой старый знакомый, заместитель 
Генерального прокурора СССР В.Кравцев. Вместе с ним мы выезжали в командировку 
в Киргизию год назад во время возникших там беспорядков. В его задачу входило 
расследование массовых убийств, совершенных в результате межэтнического 
конфликта. Мне же было поручено убедить Первого секретаря республиканского ЦК 
КПСС пригласить оппозицию за стол переговоров, а не ограничиваться навешиванием 
на оппонентов клейма бандитов. В определенной степени нам обоим это удалось, 
хотя с большим трудом, и заняло примерно две недели.
    Теперь Кравцев приглашает меня к себе в качестве свидетеля по событиям 
последних дней. Говорю ему, что в данный момент очень занят на работе, и 
предлагаю, если есть возможность, подъехать ко мне. Этот вариант не подходит, и 
мы договариваемся встретиться в прокуратуре по окончании рабочего дня.
211
    «Расскажите все, что знаете», — просит Кравцев. Сообщаю ему о своих 
действиях и фактах, которые были мне известны. На беседе присутствует еще один 
человек, который, как выяснилось впоследствии, введен в состав следственной 
группы «по мою душу». Он делает подробные пометки по ходу моей беседы с 
Кравцевым.
    В завершение полуторачасовой беседы Кравцев заявляет: «Виктор Федорович, я 
вынужден задержать вас». Интересуюсь, на каком основании. Следует традиционный 
ответ, что следствие покажет и в случае моей невиновности меня тут же освободят 
и принесут извинения. Обращаю внимание Кравцева на то, что страдаю сахарным 
диабетом. Сегодня утром был у врача, который выявил обострение болезни и 
настаивал на госпитализации. Он заверяет, что я буду находиться под медицинским 
присмотром. Звоню на работу своему помощнику, сообщаю о задержании и прошу 
привезти мне лекарства, без которых не могу обходиться.
    Выйдя из кабинета Кравцева, вижу несколько крепких парней в штатском. Нет 
сомнения в том, что это группа задержания. Так оно и есть. Кравцев отбирает у 
меня удостоверения члена ЦК КПСС и первого заместителя председателя КГБ СССР. 
Обыскивают. Оружия не обнаруживают — я его никогда не ношу. Наручников, правда, 
не надевают, но сажают в машину и везут в «Матросскую тишину».
    Арест был самым страшным ударом за всю мою жизнь. С молодых лет я верой и 
правдой служил Отечеству не щадя сил. Никогда в жизни не нарушал советских 
законов и учил законопослушанию своих подчиненных. Тяжелым и честным трудом 
добился вершины карьеры в своей профессии.
    И вдруг нахожусь в тюрьме, бессильный и беспомощный, не зная, в чем меня 
обвиняют и что мне грозит. Не вижу за собой никакой вины. В то же время отдаю 
себе отчет в том, что решение о моем аресте принято на самом высоком уровне, то 
есть Горбачевым, и ожидать можно чего угодно. Клевета и очернение всего, что 
хоть как-то связано с чрезвычайным положением, нескончаемым потоком льются по 
радио в стенах тюремной камеры с 6 утра до 10 вечера. Это действует на нервы. 
Вещают о том, будто бы у ГКЧП были списки с сотнями и даже тысячами имен лиц, 
подлежавших репрессиям. Выступают конкретные люди, которые рассказывают, как 
они защищали Белый дом. Спрашивается, от чего? Никакого штурма не было, и он не 
планировался. «Мы остановили танки», — с гордостью заявляют «защитники». 
Спрашивается, где? На Садовом кольце, недалеко от Белого дома. Полная ложь и 
откровенная чушь. Кажется, все это происходит не в Москве и не со иной, а в 
кошмарном сне. В камере я нахожусь не один. Сокамерники замечают, что, если 
хотя бы тысячная часть из того, что говорится по радио, — правда, мне грозит 
расстрел.
212
    Впоследствии действительно выясняется, что следствие ведется по статье 64 
Уголовного кодекса, предусматривающей высшую меру наказания за измену Родине. 
Кощунственнее обвинения не придумаешь! В ходе допросов убеждаюсь, с какой