задумчиво говорит он. — А сколько времени учиться в Институте международных 
отношений?» «Пять лет», — отвечаю я. «А в Высшей комсомольской школе?» — «Два 
года». «Послушай, — говорит отец, — попробуй поступить туда, где дольше учат. 
Там ты получишь более глубокие знания. Иди туда, где учеба длится пять лет».
    Так я и не стал инструктором райкома комсомола. Напротив, приобрел билет на 
поезд до Москвы, взял с собой аттестат зрелости и Другие документы и ранним 
июльским утром 1949 года оказался на вокзале в столице. Оттуда прямиком поехал 
в институт. Я волновался. Ходили слухи, что те, кто оказался в немецкой 
оккупации, могут при сдаче документов быть отсеяны. Но секретарь приемной 
комиссии Белецкая, просмотрев мои документы, сказала, что они в порядке, и с 
этого момента я стал абитуриентом. На следующий день начались экзамены, которые 
продолжались две-три недели. Подготовлен я был неплохо. К тому же абитуриенты 
могли перед экзаменами пользоваться институтской библиотекой и аудиторией. 
Последнее было особенно важно, потому что жил я на железнодорожном вокзале. 
Отец сказал, что я могу обратиться за помощью в семью его старого друга, 
когда-то тоже работавшего в Подлипках. Но я не решился. Этих людей я не видел с 
детства. Как мог я вторгнуться в чужой дом и стеснить их, особенно если попытка 
поступить в институт окончится неудачно и придется бесславно возвращаться домой.

    Первые две ночи я провел в зале ожидания вокзала. Непростое дело — 
попробовать немного поспать, когда сидишь на скамейке и делаешь вид, что ждешь 
поезда. Периодически появляются наряды милиции и проверяют документы, чтобы 
отличить людей, ожидающих поезда, от бездомных бродяг.
    На следующий день состоялся первый экзамен, а вечером из читального зала я 
опять пришел на вокзал, на ту же скамеечку в зале ожидания. На третий день я 
понял, что могу заснуть когда и где угодно в самый неподходящий момент. Это 
заставило меня преодолеть робость и все же обратиться с просьбой о ночлеге к 
семье друга моего отца — Константина Шулятьева. Меня встретили его жена Полина 
и дочь, проживавшие в коммунальной квартире на Ленинском проспекте, неподалеку 
от Донского монастыря. Они без лишних слов постелили мне на полу в углу, а 
утром мы вместе позавтракали. Так и решился мой «жилищный вопрос» на время 
приемных экзаменов.
    А где же был друг отца — глава семейства Шулятьевых Константин? Оказывается,
 в это время он сидел в тюрьме.
    Константин Шулятьев воевал в Красной Армии в годы гражданской войны, 
лишился в боях ноги. Тем не менее в годы Великой Отечественной войны ополченцем 
принимал активное участие в
25
обороне Москвы и был награжден несколькими медалями. Однажды вечером он немного 
выпил и на кухне коммунальной квартиры бросил несколько нелестных реплик в 
адрес Сталина и его окружения. Как выяснилось впоследствии, один из соседей 
донес на него, и он угодил за решетку на 10 лет. При Н.С.Хрущеве, после 
разоблачения культа личности Сталина, Шулятьева реабилитировали и выпустили на 
свободу.
    Через три недели закончились приемные экзамены, и, переполненный радостью, 
я направил в Пермь и Таганрог телеграммы: «Экзамены сдал успешно. Зачислен в 
Институт международных отношений. Целую и обнимаю. Виктор». А вечером вместе с 
хозяевами мы скромно отметили это событие.
    Так в мою жизнь вошел Институт международных отношений. МГИМО был создан по 
инициативе В.М.Молотова в 1943 году как факультет МГУ. В 1944-м он был 
преобразован в институт при Министерстве иностранных дел и расширен, поскольку 
Молотов предвидел, что после войны Советскому Союзу потребуется целая армия 
квалифицированных дипломатов. В отличие от последующих времен, в институт тогда 
поступали без блата. Рекомендаций партийных органов не требовалось. Взятки 
исключались. При наборе студентов не существовало каких-либо квот. 
Единственными, кто имел преимущество при зачислении в институт, были фронтовики.
 Несмотря на трудности первых лет учебы; многие из них стали впоследствии 
видными дипломатами.
    Однако совместное проживание в одной комнате с приютившими меня женщинами 
не могло продолжаться вечно. В общежитии же место получить было невозможно, 
потому что первоочередное право вполне справедливо было предоставлено 
опять-таки фронтовикам. Поиск ночлега привел меня сначала в крошечное жилье 
очень добрых родственников в Подлипках, откуда каждый день приходилось 
добираться на занятия поездом. Потом я переместился в район Чистых прудов, где 
остановился у матери-одиночки, проживавшей вместе с дочерью. Вскоре первый 
учебный год подошел к концу, и я поехал на каникулы к матери в Таганрог.
    Во время приездов в Таганрог всегда происходили какие-то поворотные в моей 
жизни события. К счастью, не только драматические, как в 1941 году. Так, во 
время первых после отъезда в Пермь школьных каникул я познакомился в городском 
парке Таганрога с девушкой. Ее звали Валентиной, и я влюбился в нее с первого 
взгляда. Мы начали переписываться. Когда же летом 1950 года я вновь оказался в 
родном городе, имея за плечами год учебы в вузе, мы решили пожениться, что и 
произошло там же в августе.
    Я выехал в Москву чуть пораньше Валентины, чтобы до начала учебного года 
попытаться найти для нас угол. Это оказалось безнадежным делом, поэтому, когда 
она приехала в столицу для учебы в
26
медицинском институте, мы вынуждены были остановиться у моих прежних хозяев. 
Позднее мы нашли постоянное жилье у станции метро «Бауманская», где и 
оставались до окончания института.