Норвегию уже в качестве оперативного сотрудника разведки в 1962 году. 
Герхардсен никогда не
51
давал понять в наших беседах, получал ли он сигналы о моей принадлежности к 
советской разведке. Думаю, что главное для него состояло не в том, какое 
ведомство я представлял. Существенней была потребность поддерживать контакты с 
советскими людьми.
    Однажды позвонила Верна и попросила прийти помочь разобраться в инструкциях 
к радиоприемнику, полученному в подарок в Советском Союзе. В другой раз речь 
шла о баночке советской икры, которую Герхардсены не смогли открыть общими 
усилиями. Когда я извлек русский деликатес на свет Божий, супруг заметил: «Я не 
мог предположить, что для этого потребуются такие усилия!» Однажды они получили 
ящик армянского коньяка в подарок от Н.А.Булганина. Угощая меня кофе, хозяева 
предложили рюмочку и мне. «В этом доме, — говорил Эйнар, — откупоренной бутылки 
хватает надолго».
    С Эйнаром и Верной я встречался также время от времени на международных 
соревнованиях по конькам на стадионе «Бишлет» в Осло. Мы либо сидели рядом, 
либо встречались за чашкой горячего бульона в перерывах и обменивались мнениями 
о происходящем.
    Верна, так же как и я, очень верила в необходимость расширения культурных 
обменов между Норвегией и СССР для улучшения двусторонних отношений в целом. 
Нам доводилось довольно часто общаться, занимаясь этим. Однажды Верна 
загорелась идеей приглашения русского цирка в Осло, и мы поехали домой к 
госпоже Берни, директору норвежского цирка, на совет. К сожалению, в то время 
выступление артистов нашего цирка в Норвегии организовать не удалось, поскольку 
его представления не были рассчитаны на шапито.
    Дочь Евгения Белякова была больна полиомиелитом, который поразил ее ноги. 
Верна посчитала своим долгом помочь его семье, и мы вместе с ней посетили целый 
ряд специалистов и клиник, чтобы выяснить, не поможет ли операция. Верна была 
очень отзывчивым человеком.
    Подчас поведение семьи Герхардсен просто поражало. Моя жена Валентина 
однажды видела, как жена премьер-министра сама моет окна в своей квартире. Я 
искренне смеялся, когда пришел к ним домой до возвращения Эйнара с работы и 
услышал, как Верна звонит мужу в офис: «Слушай, Виктор уже пришел. Забеги по 
дороге домой в булочную и купи яблочный пирог». Через некоторое время 
появляется премьер-министр с пирогом в руках. Хотел бы я быть свидетелем 
подобной сцены, скажем, в семействе Горбачева!
    Посол М.Г. Грибанов, знавший о наших с Беляковым личных контактах с 
семейством Герхардсена, попросил организовать ему встречу с премьер-министром в 
неофициальной обстановке. Такая встреча состоялась где-то в 1956 или 1957 году 
в одном из ресторанов в пригороде Осло, и посол получил в буквальном смысле 
слова шок. «Как вы провели отпуск?» — вежливо спрашивает посол. «Мы отдыхали в 
палатках, путешествуя по Италии», — отвечает Эйнар. Посол
52
ничего не понимает и не находит ничего лучшего, как спросить: «А где же 
размещалась охрана?» «Объясните послу, — обращается ко мне Герхардсен, — что у 
нас охрана никогда не выставляется во время отпусков. К тому же мы находились в 
Италии инкогнито. К концу пребывания нас все же узнали и я вынужден был 
встретиться с итальянским премьер-министром».
    Беседы с Герхардсеном далеко не всегда касались политики. Часто 
затрагивались обычные житейские вопросы. Глава норвежского правительства был 
живым человеком, а не политическим роботом. С искренней гордостью Верна 
показывала мне длинную серию статей, написанных ее мужем для журнала «Актуэль» 
о своей жизни и деятельности. А Эйнар часто с большой теплотой вспоминал о 
своей встрече уже после войны с узбекским другом, с которым судьба свела его в 
гитлеровском концлагере Заксенхаузен. Герхардсен и еще один норвежский 
заключенный спасли узбека, которого звали Акабака, от голодной смерти, делясь с 
ним своим скудным лагерным пайком. Во время визита Герхардсена в Советский Союз 
по его просьбе Акаба-аку разыскали в Ташкенте и организовали их встречу. 
Герхардсен относился к советским людям с симпатией.
    Однажды в советском посольстве Эйнар бросил такую реплику: «Посмотрите, как 
часто я прихожу к вам. У американцев я вообще не бываю».
    Неформальный подход проявлялся подчас даже в сугубо дипломатических 
вопросах. Так, буквально накануне отъезда Герхардсена в Париж в декабре 1957 
года на известное совещание НАТО, на котором он удивил всех полным отходом от 
проекта речи, заготовленной норвежским МИД, М.Г. Грибанов получил послание 
советского правительства с указанием срочно вручить его Эйнару Герхардсену 
лично. Насколько мне помнится, речь в нем шла о позиции Советского Союза по 
ряду ключевых проблем международной безопасности, которые должны были 
обсуждаться в Париже, и прежде всего о ракетах средней дальности в Европе.
    Мы провели полдня над переводом документа на норвежский язык. С учетом 
большой спешки наверняка это был не лучший перевод, но главное состояло теперь 
в том, как умудриться передать его по назначению. Я позвонил в офис Герхардсена,
 где мне было сказано, что на работе в этот день он уже не появится, потому что 
через несколько часов выезжает во Францию. Звоню ему по домашнему телефону. 
Трубку берет Верна: «Вы знаете, он сейчас в ванне, а через несколько минут 
уезжает». Объясняю ей, в чем дело. Через некоторое время она звонит мне, 
сообщая, что премьер уже в пути на вокзал, но она успела переговорить с ним. 
Герхардсен готов встретиться на перроне возле такого-то вагона. У Грибанова 
гора свалилась с плеч. «Так, значит, чтиво в дорогу вы мне обеспечили», —