книг, приобрел на родине популярность. Естественно, это имя Шолохову ни о чем 
не говорило, в Советском Союзе его произведений не издавали. Главное было не в 
этом. Сетер родился и вырос в селе. Для жителя станицы Вешенской беседовать с 
выходцем из норвежских крестьян было чрезвычайно интересно. Он расспрашивал о 
жизни крестьян на хуторах и горных пастбищах, интересовался условиями работы 
молодых писателей Норвегии: можно ли прожить на смехотворно низкие гонорары при 
крошечных тиражах в небольшой стране?
    Когда Сетер посетовал, что не так просто найти темы, которые могли бы 
увлечь норвежского читателя, Шолохов взорвался: «Что ты имеешь в виду? В такой 
стране, как Норвегия, трудно найти интересные темы? Я о ней практически ничего 
не знаю, но ты мне только что рассказал о муже и жене, которые живут на 
маленьком хуторе и все делают своими руками. Они пашут землю и выращивают овец. 
У них три сына. Старший уехал в город. Средний собирается сделать то же самое. 
Родители стареют, но и младший сын не проявляет особого интереса к повседневной 
крестьянской работе. Ты можешь себе представить, какие чувства переполняют 
стариков, что им при-
42
ходится переживать?! На таком материале можно написать роман, от которого у 
читателя ком к горлу подкатит».
    Эта реакция была типичной для Шолохова. Он сразу вникал в ту или иную 
проблему, остро чувствовал ситуацию, когда человеку приходится делать сложный 
выбор, считал, что и в литературе нельзя допускать упрощений.
    Не мог обойти стороной писатель и Норвежское студенческое общество. 
Поворчав немного по поводу непривычной обстановки: студенты сидели за кофейными 
столиками и курили, он, тем не менее, признал, что ему нравится непринужденная 
атмосфера встречи. Лекция о советской литературе и раскрываемых в ней темах 
прошла успешно, настал черед вопросов и ответов.
    Молодой человек на приличном русском языке спросил, в чем разница между 
социалистическим реализмом, который является основой литературного творчества в 
Советском Союзе, и критическим реализмом, которого придерживаются радикально 
настроенные западные писатели. В вопросе содержалась основа для возможной 
политической полемики. Но Шолохов ответил моментально, не раздумывая: «Не надо 
путать п... с м....». Экскурс писателя в неисчерпаемые глубины русского языка 
поставил переводчика-студента в тупик. Он минут пять путано объяснял, что 
Шолохов имел, очевидно, в виду нетождественность обоих понятий.
    Норвежцам импонировал грубоватый стиль Шолохова, его крестьянская прямота. 
Узнав, что он страстный рыбак, хозяева организовали для него посещение фабрики 
по производству рыболовных снастей. После тщательного осмотра богатой продукции 
Михаил Александрович сказал мне: «Попроси их отложить вон те коробочки. В них 
рыболовные крючки. Таких у нас дома нет. Пусть завернут их, мы расплатимся и 
пора ехать». Я замялся: приобретать что-либо на фабрике было не очень-то 
принято. Для этого есть магазины. Но директор фабрики, к моему удивлению, не 
моргнув глазом, предложил преподнести крючки в подарок советскому гостю. 
Шолохов заупирался, настаивая на оплате.
    «Знаете, — ответил директор, — для нас большая честь, что всемирно 
известный писатель собирается пользоваться нашими снастями. Просто не может 
быть лучшей рекламы. Не только Хемингуэй, но и Шолохов предпочитает ловить рыбу 
на норвежские крючки». Следует заметить, что в норвежских газетах Шолохова 
частенько называли «русским Хемингуэем». «Большое спасибо, — вежливо ответил 
Шолохов директору. — Но в рекламе не ставьте меня на одну доску с Хемингуэем. 
Он — великий писатель и, как и я, страстный рыбак, но мы очень разные».
    В свободное время чаще всего Шолохова сопровождал я. Конечно, я свозил 
писателя в известный Фрогнер-парк, украшенный скульптурными композициями 
Густава Вигеланна. Стоял солнечный
43
летний день. Парк утопал в цветах. Множество клумб и кустарники великолепно 
сочетались со скульптурами.
    Шолохову в парке понравилось. «Но подумай, насколько красивее одинокий 
полевой цветок. Он человеку милее и дороже, чем вся эта масса цветов, собранных 
вместе искусственно».
    А что же скульптуры? Реакция Шолохова была довольно своеобразной. «Я ничего 
не смыслю в скульптуре, — сказал он, — но почему все фигуры в парке похожи на 
Муссолини?»
    После прогулки по Фрогнер-парку Шолохов настоял, чтобы мы отправились в 
ресторан «выпить по-русски». Я привел его в приличный ресторан и, предупредив, 
что, возможно, в нем не подают спиртное, посвятил в норвежские традиции 
безалкогольных ресторанов.
    Внимательно осмотревшись по сторонам, Михаил Александрович произнес: 
«Слушай, я не знаю, что пьют в компании, которая сидит напротив, но вот тот 
мужик слева, судя по его виду, явно пьет не водичку».
    От моих благих намерений не осталось и следа. На столе появился коньяк. 
Пообедав, мы как смогли добрались домой.
    Однажды вечером писатель был у нас в гостях. Он стоял у окна, высматривая 
что-то на улице, и неожиданно произнес: «Витя, глянь-ка, что написано на этом 
здании. «Банк»? Там, наверное, горы денег. Давай вечерком ограбим его. Нас, 
конечно, заметут, ясное дело. Там и охрана, и сигнализация. Но это не беда. Ты 
только подумай, какие будут завтра заголовки в газетах: «Известный писатель 
Шолохов и молодой дипломат Грушко арестованы за попытку ограбления!» Мне-то 
известности не занимать, но подумай о себе: ты сразу станешь знаменитым!»
    Настало время смутиться мне: Шолохов умел подшутить над человеком, подметив