Современный читатель много наслышан относительно того, что советские или 
русские граждане по тем или иным причинам предпочитают поменять местожительство 
и переселиться в другие страны. Если верить газетам и мемуарной литеатуре, то 
иммиграционные потоки шли всегда в одном направлении: на Запад.
      Это верно в смысле слова «потоки» и не верно в смысле «на Запад». Потому 
что на восток тоже текли, если не потоки, то струйки, и желающих попасть к нам, 
в первую в мире страну рабочих и крестьян, тоже было достаточно, особенно в 
период, предшествующий разоблачениям издержек сталинизма.
      В период «зрелого социализма» также находились люди, которые в основном 
по патриотическим или идейным соображениям обращались в наши консульские 
учреждения за границей и подавали ходатайства о въезде в СССР на постоянное 
жительство. Мои наблюдения по отношению к этой категории лиц сводятся к тому, 
что таких желающих было бы значительно больше, если бы в качестве непременного 
условия для постоянного проживания иностранца в Союзе не выставлялось 
требование о приеме в советское гражданство. Иначе говоря, нашей правовой и 
политической системой не предусматриваюсь юридическая процедура приема 
иностранцев в страну.
      Хочешь жить в Советском Союзе? Отказывайся от своего гражданства 
(подданства), принимай гражданство СССР, вот тогда, может быть, мы тебя и 
пустим в страну. На практике получалось, что наличие у лица советского 
гражданства не гарантировало автоматического допуска в страну этого гражданства 
в качестве постоянного жителя. Причем это касалось и иностранцев, и коренных 
жителей Советского Союза, проживших длительное время за границей с «молоткастым 
и серпастым» документом на руках. Советский гражданин, выехавший на постоянное 
жительство за границу, не мог вернуться обратно на свою родину, не получив на 
это предварительного разрешения ОВИРа.
      Шведского или советского гражданства у М. нет. У нее вообще лицо без 
гражданства. 
      Между тем при умной и болееменее гибкой иммиграционной политике (которой 
у нас до сих пор нет) можно бы было извлекать большую пользу для государства.
      Вспоминаю, что в ходе консульского приема довольно часто ко мне 
обращались посетители с вопросами: «А можно поехать поработать в Советский 
Союз?», «Хочу въехать в Советский Союз на постоянное жительство. Что для этого 
требуется?», «Хочу вернуться в Советский Союз, но я давно уже не продлевал 
советского паспорта», «Как получить советское гражданство?» и т. п. При наличии 
на Западе хронической безработицы контингент таких посетителей был довольно 
стабильным, но, получив от меня соответствующие разъяснения, часть их 
отсеивались и больше не появлялись.
      Среди них были люди с серьезными намерениями. О двух таких 
небезынтересных, на мой взгляд, случаях хочу рассказать в данной главе.
      С Кларой Давидовной и Михаилом Александровичем я познакомился на одном из 
приемов, устроенном нашим культурным атташе Алексеем Трескиным. На приеме 
присутствовали в основном активисты общества дружбы «Швеция—СССР».
      Михаилу Александровичу было уже под восемьдесят, а может быть, и 
восемьдесят с хвостиком, а его жена Клара Давидовна была на лет 
тринадцать—пятнадцать моложе его. За плечами у обоих супругов была непростая, 
наполненная тревогой и постоянными переживаниями за свое будущее жизнь.
      Михаил Александрович был юношей, когда в России началась Гражданская 
война. Члены его семьи, проживавшей в Сибири, частью погибли, а частью были 
рассеяны в перипетиях краснобелого противостояния, так что к концу войны он 
один из всех оказался в «обозе» отступающих на восток колчаковских войск. Когда 
на Дальний Восток пришла советская власть, он вместе с американскими 
интервентами ушел в Америку и поселился в Калифорнии.
      Во время Второй мировой войны у него, как и у многих русских эмигрантов, 
с новой силой всколыхнулись патриотические чувства к своей родине, и он 
принимал активное участие в сборах средств в пользу Советского Союза, которые 
повсеместно тогда проходили по США. А потом вступил и в компартию. К этому 
времени он переехал в НьюЙорк и познакомился там с молодой девушкой, также 
активисткой компартии и тоже с российскими корнями: она родилась в Америке, но 
родители ее эмигрировали в США из России задолго до революции, спасаясь от 
еврейских погромов, организованных черносотенцами.
      Клара и Михаил полюбили друг друга и решили пожениться. Счастливую 
семейную жизнь нарушили антикоммунистические процессы, инициированные 
небезызвестным сенатором Маккарти. Маккартизм заставил их вновь искать счастья 
в других странах — на этот раз их новой родиной стала Швеция.
      В начале 50х годов они прибыли в Швецию и обосновались в пригороде 
Стокгольма. Швеция приняла их гостеприимно, и лет двадцать они жили без всяких 
проблем, не скрывая своих политических взглядов и не опасаясь за свою старость, 
которая была обеспечена как американской, так и шведской пенсией. Когда я с 
ними познакомился в конце 70х годов, Клара Давидовна еще подрабатывала 
выступлениями в оркестре Королевского шведского театра в качестве скрипачки.
      Все было бы хорошо, если бы не… их дочь Мария. Они родили ее в достаточно 
преклонном возрасте и души не чаяли на закате лет в своем единственном ребенке. 
Мария обучалась на четвертом курсе исторического факультета Стокгольмского 
университета, была членом молодежной организации промосковской компартии Швеции,
 принимала активное участие в деятельности общества дружбы с Советским Союзом.
      Мы разговорились с Михаилом Александровичем, и он поведал мне о том, что 
их Маша «спит и видит» себя в Советском Союзе, мечтает переехать туда насовсем 
и упрашивает родителей уехать из Швеции.
      — По существу дела мы согласны с ней, — вздыхал Михаил Александрович, —