будет опрошен нашими экспертами, лодка останется на месте!
      Вслед за этим хозяин кабинета холодно и недвусмысленно дал понять, что 
аудиенция закончена.
      В сопровождении Перси мы отправились в гостиницу «Астон» и разошлись по 
своим номерам. В вестибюле мы встретили журналистов из «Свенска Дагбладет» и 
«Экспрессен», которые сразу набросились на нас, пытаясь получить хоть 
какуюнибудь информацию о лодке. Мы отвечаем отказом. Но журналисты — не те 
люди, от которых можно так легко отделаться. Через несколько минут в дверь к 
Просвирнину постучали. На пороге стояли те же вездесущие корреспонденты двух 
крупнейших в Швеции газет, они стали умолять нас дать им интервью. Газетчики 
торопились снять «сливки», потому что хорошо знали, что через часдругой о 
нашем местопребывании разнюхают другие репортеры, и тогда шансы на эксклюзивное 
интервью у них существенно упадут.
      Мы попросили их подождать за дверью и стали совещаться, как поступить. 
Времена были еще вполне советские (хоть и застойные, как мы все об этом узнали 
десять лет спустя), и раздавать направо и налево интервью иностранным 
журналистам на довольно щекотливую тему без согласования с вышестоящим 
начальством было достаточно рискованно. Но мы както сразу пришли к 
единодушному мнению о том, что в такой невыгодной для советской стороны 
ситуации было бы полезно попытаться довести до шведской публики нашу точку 
зрения. Что мы и с успехом сделали. В ходе интервью в номер заглянул Бъерлинг и 
внимательно стал слушать наши ответы.
      Мы сказали журналистам, что лодка зашла в запретный район не 
преднамеренно, а сбилась с курса изза поломки навигационного оборудования; что 
мы прибыли в Карлскруну для поддержания контакта со шведскими военными и 
решения вопроса о ее снятии с мели; что мы не можем отдать приказ командиру 
лодки, чтобы он явился на допрос к шведам, и что такой приказ может поступить 
только из базы; что борт лодки — это суверенная территория Советского Союза, и 
этот статус должен уважаться всеми, в том числе и шведами; что мы не 
усматриваем в данном случае аналога с нарушителем советского воздушного 
пространства американским летчиком Пауэрсом, сбитым двадцать лет тому назад 
войсками ПВО над Свердловском и т. д.
      После интервью Бъерлинг как бы мимоходом сообщил, что утром следующего 
дня нам предстоит выйти на шведском катере в море, где якобы на одном из 
островов должен состояться допрос Гущина. Для этого он рекомендует нам 
приобрести соответствующую экипировку.
      Дело принимало нежелательный для нас оборот — похоже, шведы намеревались 
силой заставить Гущина явиться на допрос. Как быть: отказаться от соучастия в 
этом акте (а наше участие могло бы только придать легитимность произволу) или 
принять приглашение Фошмана? Времени на раздумье не было, Перси ждал от нас 
ответа сейчас, так как, по его словам, места на военном катере нужно 
забронировать заранее. Поразмышляв, мы сочли за благоразумное принять участие в 
этом мероприятии, чтобы не оставлять командира подлодки один на один со 
шведскими экспертами, которые вряд ли беспристрастно смогут осуществить свое 
расследование. Одновременно мы подчеркнули, что принципиально возражаем против 
опроса  Гущина, поскольку еще нет на это согласия советской стороны.
      В сопровождении Бъерлинга отправились в ближайший универмаг покупать 
теплые носки — всем остальным нас должны были обеспечить шведы. За нами по 
пятам и впереди шла разношерстная толпа журналистов и фотографов. Вся процессия 
напоминала вождение слона по улицам провинциального города. В таком составе мы 
ввалились в магазин, и там поднялся такой переполох, что в зал вышел директор 
магазина и попросил журналистов удалиться. На следующий день наши фотографии 
появились почти во всех газетах. Пожалуй, никогда в истории Швеции покупка пары 
носков типа «фротти» не сопровождалась таким паблисити! (Кстати, в отличие от 
майки, я до сих пор пользуюсь купленными 30 октября 1981 года теплыми носками и 
с благодарностью вспоминаю о шведских производителях.)
      Вернувшись в номер, мы включили телевизор, чтобы узнать последние новости.
 Они передавались в экстренном порядке каждый час. В натовских странах в один 
голос заявляют, что нейтралитет не является гарантией безопасности Швеции. 
Командование карлскрунской базы продолжает оказывать прессинг на Гущина, 
которого в газетах окрестили почемуто Петром, хотя он не скрывал, что его 
зовут Анатолием. Лодка оживленно обменивается радиосообщениями со своей базой в 
Калининграде. Шведы вводят запрет на пользование кодом и просят общаться с 
домом открытым текстом и на фиксированной частоте. На «У137» не соблюдают это 
условие и получают от Фошмана строгий выговор. В качестве главной сенсации 
муссируются слухи (подброшенные, как потом выяснилось, ЦРУ) о том, что на борту 
советской подлодки имеется ядерное оружие!
      Но самая потрясающая для шведов новость приходит вечером. Впервые в 
истории советскошведских отношений (а может быть, и вообще в истории) Москва 
приносит Стокгольму официальные извинения за инцидент с «У137».
      Вечером мы связываемся по телефону с Е.П. Рымко и докладываем о том, что 
происходит в Карлскруне. Он одобряет наши действия и вводит нас в курс того, 
что происходит в Стокгольме и Москве. В обеих столицах поддерживается 
постоянный контакт и идет довольно жесткий диалог. У нас с Юрой создается 
впечатление, что в Москве начинают понимать, какой муравейник разворошила лодка,
 сев на мель в Гусином проливе, и что гражданское руководство Швеции настроено 
не так агрессивно, как военные круги. Вполне возможно, что после официального 
извинения Москвы может наступить сдвиг и в шведской позиции. Во всяком случае, 
из разговора с Рымко следует, что требования об интернировании и предании суду 
экипажа лодки, прозвучавшие из уст некоторых военных, политиков и