посылала связника в нацистский Берлин, чтобы восстановить утраченную связь с 
руководителями «Красной капеллы»!
      По заданию Центра Зоя ВоскресенскаяРыбкина с мужем подобрала подходящего 
агента из числа шведов, тщательно проинструктировала его самого и снабдила 
письменными инструкциями для берлинского друга, заделав их в булавку для 
галстука. Агент подтвердил на встрече, что все понял, и выехал в командировку.
      Каково же было разочарование Рыбкиных, когда агент неожиданно вернулся с 
полпути, объяснив, что у него не выдержали от напряжения нервы и что ему все 
время казалось, что его вотвот арестуют. С трудом удалось убедить шведа, что 
оснований для подозрений у него нет и что бояться ему нечего. (Легко сказать, 
что опасности не существует, но могу себе представить, что мог навыдумывать и 
представить себе в дороге тот мнительный швед.)
      Агенту было еще раз напомнено, что напоминаний больше не будет. 
      Но пока Рыбкины готовят шведа опять в поездку, в Берлине происходит 
провал, и ШульцеБойзена и Харнака вместе с единомышленниками арестовывают. 
Тень подозрения теперь падает на шведского агента — это в конце войны Центру 
станет ясно, что провал «Красной капеллы» произошел по его, Центра, вине, 
потому что он снабдил своих людей и в Бельгии, и в Германии одним и тем же 
шифром. Запеленговав и арестовав радиста Макарова в Бельгии, гестапо провело по 
всей Европе лавинообразную серию арестов, разгромив почти весь «оркестр» ГРУ и 
КГБ.
      Супруги Рыбкины глубоко уверены в честности своего шведского друга и 
всеми способами стараются доказать Центру, что он к провалу «Красной капеллы» 
никакого отношения не имеет.
      Напрасный труд! Их отзывают из командировки и отстраняют от работы, но 
Рыбкины все равно стоят на своем48.
      (Странное дело: Центр очень часто верит в то, во что хочет верить. Ведь 
предлагала же Зоя Рыбкина, и не раз, чтобы Центр отозвал из Стокгольма 
шифровальщика Петрова. От ее внимания не ускользнули его стяжательское 
отношение к деньгам и вещам, нечистоплотное отношение к товарищам по работе и к 
делу, но нет, доводы резидентуры и здесь оказываются «достаточно 
аргументированными». Петров благополучно «отбывает свой срок» в стокгольмской 
резидентуре и с повышением по службе возвращается в Москву.
      За свое удивительное равнодушие Центру через несколько лет придется 
расплачиваться, и расплачиваться весьма тяжелыми последствиями. Петров, 
дослужившийся уже до старшего оперативного сотрудника разведки, становится на 
путь предательства и вместе с женой просит политическое убежище у австралийских 
властей.)
      …Гдето в этом зале, где я сижу теперь за облезлым столом и принимаю 
посетителей, ходатайствующих о туристской визе, красавец полковник шведских ВВС,
 бывший военновоздушный атташе в Москве Стиг Веннерстрем расхаживал со 
стаканом виски в руках, пока его контролер из ГРУ Виталий Никольский 
лихорадочно «потрошил» его шинель в гардеробе на предмет изъятия 
разведдонесения. Веннерстрем имел официальный повод для посещения советского 
посольства и всегда, когда приходил к советским военным в гости, оставлял 
очередной агентурный материал в кармане шинели или пальто. Просто и удобно. 
Точно таким же способом пользовались американцы и англичане в Москве в период 
работы с Олегом Пеньковским.
      И вообще эти стены могли бы рассказать очень много интересного и 
полезного. Но они не умеют разговаривать, и нужно обладать достаточно богатым 
воображением, нужно знать немного истории, чтобы понять их язык.
      Пребывание консульского отдела на Виллагатан закончилось довольно 
драматически. Хозяин дома, уставший, вероятно, надеяться, что русские 
когданибудь отремонтируют арендуемое помещение до того, как оно обрушится на 
головы арендаторов, пришел к нам во время консульского приема и предъявил 
ультиматум: либо ремонт, либо освободить дом.
      Посол М.Д. Яковлев выбрал второе. Он не питал сентиментальных чувств к 
старому очагу сталинской дипломатии и дал нам указание срочно подбирать в 
городе новое помещение. Мы предложили построить на территории нового посольства 
небольшой домик для консульского отдела, но эта идея воплотилась в жизнь лишь 
спустя полтора десятка лет. Когда я в 1996 году прибыл в трехдневную 
командировку в Стокгольм, здание уже стояло на одном из тех мест, где мы 
когдато безуспешно уговаривали Михаила Даниловича его построить. Прогресс 
всетаки существует.
      (При повторном посещении Стокгольма я также обнаружил, что стеклянная 
дверь в посольстве, которую так методично, но безуспешно пытался разбить своей 
головой агроном из Воронежа, работавший в 70х годах сельскохозяйственным 
атташе, далатаки трещину! Прав был обломовский слуга Захар, утверждавший, что 
всякая вещь имеет свой конец.)
      Уникальным элементом столицы Швеции является наиболее старая его часть — 
она так и называется Старым городом. Собственно, Стокгольм и начал вырастать из 
Старого города, или «Города между мостами», основанного легендарным Биргером 
Ярлом в 1252 году. Город, словно замок, запирающий вход с моря в глубоко 
вдающееся в сушу озеро Мэларен, априори занимал важное стратегическое оборонное 
и торговое положение, а потому был обречен на бурное развитие и превращение в 
настоящий центр шведской нации.
      До возникновения Стокгольма шведской столицей на протяжении полутора 
веков была Сигтуна (слово «туна», которое очень часто встречается в названиях 
шведских населенных пунктов, означает то же самое, что и английское «town» или 
русское «тын»), что на русский язык переводится как Город Сигов. Но в 1187 году