переусердствовал, вдалбливая идеи Руссо в бедную головку сына, а ученому мужу 
было, как всегда, не до таких мелочей, как исправление своего воспитанника.
      Якоб Юхан Анкарстрем, со временем ставший офицером, считал, что Густав 
III, сам пришедший к власти путем офицерского заговора, является тираном, 
несправедливо отодвинувшим от государственного кормила дворянство и давшим 
дорогу людям незнатным, «подлым». Следовательно, его необходимо устранить, то 
бишь убить.
      А. в принципе культурный человек, но окурки под столом давит ногами. 
      Я. Анкарстрем привлек себе на помощь графа Риббинга и дворянина Хорна. 
Они должны были подготовить некоторые мелкие детали убийства, потому что 
честолюбивый заговорщик считал, что «рассчитаться» с королем — дело его личной 
чести. Риббинг и Хорн, судя по всему, состояли в более широком заговоре, 
зревшем среди обиженных дворян и возглавлявшемся хитрым генералом Карлом 
Пехлином. Им не составило труда разжечь в груди Анкарстрема благородный гнев и 
«расстелить» ему дорогу до места покушения на «тирана».
      Они помогли убийце проникнуть на костюмированный бал, на котором тот 
беспрепятственно подошел к Густаву III сзади и «храбро» выстрелили из пистолета 
ему в спину. Оркестр играл бравурную кадриль, и никто не услышал, как раздались 
выстрелы. Потом, конечно, разобрались, в чем дело, перекрыли выходы и 
предложили всем присутствующим снять маски. Убийца пытался скрыться и 
освободиться от пистолетов, но это ему не удалось.
      Король тринадцать суток находился в мучительной агонии от полученных ран, 
пока не скончался, а заговорщик был казнен.
      По полученным данным, покойный король будет похоронен в двух местах: у 
себя на родине и в столице. 
      Как бы там в шведской истории с Ервеллем ни было, переезд посольства в 
новое здание из старого, располагавшегося на Виллагатан — тоже в тихом, уютном 
и респектабельном районе Эстермальм, — было, несомненно, большим благом, потому 
что в старом здании становилось уже тесно.
      Но, как всегда водится, самому работоспособному отделу посольства — 
консульскому — не хватило места на улице имени опекуна убийцы самого любимого 
шведского короля, и мне пришлось еще несколько лет поработать в старом здании и 
поохранять там давно выветрившийся дух Александры Коллонтай, Зои 
РыбкинойВоскресенской и некоторых других широко и менее широко известных лиц.
      Впрочем, дух А. Коллонтай благополучно переселился в новое здание, где 
ему и его материальному воплощению в виде сохранившихся немногочисленных 
предметов, когдато принадлежавших легендарной революционерке и послу, отвели 
комнатумузей, которую время от времени — не для каждого гостя — открывали по 
личному указанию посла Михаила Даниловича Яковлева. Небольшой письменный стол, 
за которым работала Коллонтай, письменный прибор, стул, пара статуэток, шкаф — 
вот и все, что осталось от человека, владевшего когдато умами сотен и сотен 
тысяч людей и приложившего немало стараний, чтобы заморочить эти умы «новыми 
революционными» понятиями о смысле жизни, о свободной любви. И хотя умерла А. 
Коллонтай в Москве, думается, душа ее осталась витать в Швеции: за долгие годы 
работы там она оторвалась от своей родины, а сталинский режим давно лишил ее 
всяких иллюзий относительно «завоеваний революции».
      Весьма странно распоряжается иногда судьба. Ну разве можно специально 
устроить так, чтобы бунтарский дух «пчелки» и «неутомимой жрицы» любви 
упокоился именно в стране, ставшей царством свободной любви! Стране, объявившей 
ее сначала персоной нон грата, а потом выдавшей посольский агреман.
      Какая биография!
      Сами стены в доме на Виллагатан своими облезлыми обоями, потрескавшейся 
штукатуркой на высоких потолках, отбитой лепниной, своей запущенностью и 
захламленностью, казалось, взывали к памяти тех, кто зимними длинными вечерами 
сидел внутри них за расшифровкой длиннющих «портянок» из внушающего уважение и 
страх Центра, у кого сердце сжималось при известиях о том, что немцы стоят под 
Москвой, у кого не раз опускались руки от бесполезных попыток договориться о 
чем бы то ни было с «нейтральными» шведами, кто жестоко экономил на скудных 
представительских и при самой плохой игре делал приятную мину, кто страдал 
здесь, переживал, радовался удачам и трудился на благо страны.
      Зоя Воскресенская, жена резидента Бориса Рыбкина, сама сотрудница 
резидентуры, которая закончит свою служебную карьеру в администрации ГУЛАГа, 
сосланная туда из разведки за свое «упрямство» и несогласие с начальством, 
через двадцать лет станет писательницей и вспомнит те тревожные годы войны в 
мирном бюргерском Стокгольме, единственном городе в Европе, утопающем в море 
мирных огней.
      …Александре Коллонтай наносит визит британский посол Виктор Маллета и 
вручает роскошный букет. Через несколько дней у советского посла возникает 
повод для ответного знака внимания — кажется, победоносные британские войска 
добились на какомто фронте значительных успехов, и она решает послать послу 
его королевского величества цветы. В кассе посольства пусто, и Коллонтай дает 
указание послать ему букет, который получила от него накануне.
      Через день англичанин звонит по телефону на Виллагатан, благодарит за 
оказанное внимание и ехидно говорит:
      — Странное дело, ваше превосходительство, неужели я вас так сильно 
огорчил, что вы вернули мне цветы?
      — О нет, сэр Виктор, цветы великолепны, и я заказала вам копию вашего 
букета, — без промедления находится Коллонтай.
      — Целую вам ручки, мадам. У вас отличный вкус! Поздравляю.
      А чего стоит только одна история о том, как стокгольмская резидентура