здесь каждый должен выполнять то, что поручат. Про себя с удовлетворением 
констатировал, что ранг и паспорт второго секретаря переводили меня на низшую 
ступеньку старшего дипломатического состава, а значит, и освобождали впредь от 
таких «технических» поручений посла.
      Впрочем, Феликс Мейнер, эстонец по национальности, оказался «своим» 
парнем, и в течение длительного времени, пока у него не закончился срок 
командировки, мы поддерживали неплохие личные отношения. Чего нельзя было 
сказать, например, о его коллеге атташе Маде.
      Он тактично балансирует со всеми. 
      Тиит Маде, как и несколько других прибалтийских сотрудников посольства, 
был командирован в Стокгольм по квоте МИД Эстонии. В советские времена в 
советских посольствах в Копенгагене, Осло, Стокгольме и Хельсинки Прибалтийские 
республики традиционно имели по однойдве должности — в основном атташе и 
третьи секретари. Эти преимущества по сравнению с другими союзными республиками 
были предоставлены им, вероятно, потому, что в странах Северной Европы 
проживали значительные эстонские и латышские колонии, и для поддержания 
культурных связей с ними предпочтительно было использовать коренных 
представителей.
      Кроме Мейнера и Маде, в посольстве работал также латыш Ивар Кезбес — 
жгучий подвижный брюнет, скорее похожий на молдаванина, чем на представителя 
северного народа, разбросанный, экспансивный, как все комсомольские работники, 
умевший, однако, отлично ладить со всеми в коллективе посольства и за его 
пределами. Его потом сменил Альберт Лиепа, настоящий, по моим понятиям, латыш, 
крепкого характера и сильной воли, собранный и целеустремленный, немного себе 
на уме, но не слишком, чтобы отталкивать от себя собеседника. Мне пришлось 
делить с Кезбесом и Лиепой один рабочий кабинет, и потому могу с полной 
ответственностью говорить, что на этих ребят можно было надеяться и с ними 
охотно пошел бы тогда в разведку. Интересно было бы узнать, как сложилась их 
судьба в наше время. А. Лиепа по возрасту должен был уже давно выйти на пенсию. 
Ивар Кезбес мелькнул на латышском политическом небосводе в конце перестройки и 
начале развала Союза. Всетаки сказалась его неуемная комсомольская натура, 
потому что он, говорят, встал у руля созданной им самостоятельной партии и одно 
время был даже близок к правительственным кругам Латвии. Тиит Маде проявил себя 
за последнее время тем, что выступал с резко антирусских и националистических 
позиций. Одно время он был депутатом парламента, но сейчас он чтото ничем не 
проявляет себя. Либо «сошел с лыжни», либо просто мне не попадаются в руки 
нужные газеты, в которых бы описывались его деяния.
      Во всяком случае, Т. Маде остался тем, кем он и был в тот далекий 1977 
год, когда я с ним столкнулся впервые. Уже тогда он не скрывал своей 
антисоветской (что для меня было в общемто понятно) и антирусской сущности, 
потому что ненавидел не только советский строй, но и все русское. Он вел себя 
высокомерно и по отношению к руководству посольства и выполнял его поручения 
через силу. Просить его об оказании какойнибудь товарищеской услуги никому не 
приходило в голову. Тиит Маде, made in Estonia, так и жил посреди огромного 
коллектива, общаясь исключительно со своей женой и сбежавшими на Запад 
земляками. Удивительно только, как выездная комиссия ЦК пропустила такого 
человека за границу и почему так долго его терпели в посольстве, где все — и 
резидент, и посол, и секретари профкома, месткома и прочая и прочая, — все 
знали, что он был за фрукт. Вероятно, из чувства ложно понятого 
интернационализма.
      Тиит Маде не был интернационалистом, и за доброе к себе отношение 
отплатил махровым национализмом.
      …Советское посольство в Стокгольме располагается последние двадцать пять 
лет на Ервелльсгатан, на улице Ервелля — в тихом и уютном уголке микрорайона 
Мариефред, запертом между скалистыми проливами Малого и Большого Эссингена с 
запада, просторным Мэларен — с юга, Вэстербрупланом — с востока и «газетными» 
небоскребами «Экспрессен» и «Свенска Дагбладет» — с севера. Въехать на 
Ервелльсгатан или выехать с нее незаметно было практически невозможно. Не знаю, 
имел ли мнение представитель разведки при выборе места для строительства здания,
 но выбрано оно было исключительно невыгодно.
      Впрочем, вид на Мэларен открывается от посольства достаточно живописный, 
и сам Ервелль, несомненно, согласился бы с этим мнением.
      К. Ервелль, ученый и просвещенный человек времен короля Густава III, 
прославил свое имя публицистикой. Король, с именем которого шведы связывают 
целую историческую эпоху, именуемую густавианством, —  своеобразный шведский 
век, в котором получили развитие науки, искусство, театр, литература, 
просвещение, архитектура, интерьер, одежда, определенная французская 
утонченность, — благоволил к своему публицисту, однако тот оказался роковым 
образом связанным с человеком, ставшим на путь заговора с целью устранения 
просвещенного монарха.
      Убийцей оказался некто Якоб Юхан Анкарстрем. Родился он в семье 
предпринимателя, почитавшего идеи французских просветителей и особенно Руссо и 
воспитывавшего своих детей в строгости и простоте. Вероятно, отец не сумел 
привить сыну своих взглядов, потому что вряд ли знаменитый гуманист 
приветствовал бы убийство монарха своим учеником.
      К. Ервелль, который по смерти шведского последователя Руссо взял на себя 
роль опекуна осиротевшего Анкарстрема, утверждал, что виной всему оказалось 
неправильное домашнее воспитание заговорщика и что дом сделал его вздорным 
упрямцем, наполненным духом противоречия и озлобленным оппозиционерством. К. 
Ервеллю, конечно, виднее, но, скорее всего, папаша Анкарстрем явно