а ктото устраивал детей в «хитрые» школы и кружки или настойчиво «толкал» 
супругу на то, чтобы внедриться в интересные сферы или круги.
      Один мой приятель рассказывал, что после бесплодных попыток познакомиться 
с одним американцем вынужден был прибегнуть к крайним мерам, использовав для 
этого своего пятилетнего сына. Отправным моментом всей комбинации было то, что 
оперработник знал адрес, по которому проживал американец. Воскресным утром он 
взял сыночка за руку и пошел с ним на прогулку, пообещав массу удовольствий. 
Удовольствия в основном заключались в мороженом и всякого рода напитках. 
Убедившись, что принятого сыночком вовнутрь было достаточно, чтобы вызвать 
усиленную работу мочевого пузыря, оперработник быстренько переместился в район 
жительства американца. Когда чадо созрело и попросилось в туалет, разведчик 
потащил его к двери заветной квартиры и нажал звонок. Дверь открыл сам 
американец и задал обычный недоуменный вопрос:
      — Что господину нужно?
      Господин объяснил, в какую неловкую ситуацию попал он с ребенком, 
особенно если учесть полное отсутствие в районе общественных туалетов. 
Американцу не оставалось ничего другого, как разрешить нахалам воспользоваться 
его собственным туалетом. Пока сын освобождался от критического давления в 
мочевом пузыре, оперработник мило поболтал с хозяином квартиры и расстался с 
ним, имея договоренность о встрече.
      Я не прибегал к такому достаточно грубому методу знакомства, но создавать 
искусственные условия для этого конечно же приходилось. Я уже говорил, кажется, 
о том, что датчане достаточно терпимые люди, привыкли ничему на свете не 
удивляться, поэтому познакомиться с ними можно было при самых экстравагантных 
ситуациях.
      Впрочем, и сами датчане не лыком шиты. Общеизвестна популярность, которой 
у молодых датских девушек пользовались мальчики, обучавшиеся в медицинских 
высших заведениях. Врач, какой бы он ни был — завидный кандидат для брака в 
Дании, но особой популярностью в 70х годах пользовались дантисты. Искательницы 
семейного счастья прибегали к самым хитроумным приемам, чтобы познакомиться с 
будущим зубным врачом. Наиболее эффективным считался следующий: нужно было 
выследить будущего мужа гденибудь на парковке и попытаться «нечаянно» 
врезаться на своем автомобиле в его. Говорили, что если девушка была 
симпатичная, то имитированная автоавария неизбежно заканчивалась звуками марша 
Мендельсона.
      Что еще можно сказать о Копенгагене? Да массу вещей. Главное, в 
Копенгагене ты можешь делать что захочешь, и никто не скажет тебе ни слова. 
Можно заглянуть в дверь какойнибудь церкви, зайти внутрь и послушать звуки 
органа, а когда надоест — выйти на улицу и послушать уличных музыкантов. Можно 
зайти в какойнибудь музейчик и погрузиться в средневековую атмосферу алхимии, 
градостроительства или производства пива, и если последнее возбудит твою жажду 
— посидеть за стаканчиком бочкового на тротуаре под зонтиком. Можно бросить все 
на свете и поехать побродить по аллеям парка Дюрехавен, в котором, говорят, 
Петр I охотился на оленей. Можно залезть на какуюнибудь башню и посмотреть на 
панораму города, с которой бегающие внизу «наружники» покажутся тебе мелкими 
букашками. А если тебе захочется от них избавиться, то можно «рвануть» в 
сторону северозападных пригородов Копенгагена Хусума и Херлева и «потеряться» 
там в лабиринте улиц.
      Но не утомил ли я тебя, читатель, ностальгическими экскурсами в прошлое и 
не пора ли переключить твое внимание на чтонибудь другое, более достойное 
твоего интеллекта и воспитания?
      А может, вообще настало время попрощаться с Данией?
      Пора!
      
Прощай, Дания!
      
     Пора! В Москву!
     В Москву сейчас!
    А. С. Пушкин
      
      Моя командировка в Дании длилась четыре с половиной года, Признаться, я 
изрядно соскучился по дому, морально и физически устал от оперативных и бытовых 
неурядиц, поэтому уезжал из Копенгагена без сожаления. В страну мы с женой 
приехали с одним ребенком, а домой возвращались уже вчетвером — в 1974 году у 
меня в Копенгагене родилась вторая дочь.
      Мне не удалось сделать революционного вклада в копилку советской разведки,
 но уезжал я в Москву с чувством исполненного долга. Дания стала для меня 
хорошей школой жизни, она открыла мне дверь в Скандинавию, расширила кругозор и 
создала базу для будущей работы в Швеции и на Шпицбергене.
      Двадцать два года спустя я узнал, что Дания сыграла и роковую роль в моей 
биографии. В доверительной беседе с представителями СЭПО45, по приглашению 
которой я в течение трех дней в феврале 1996 года находился в Стокгольме, я 
узнал, что датские власти внесли мою фамилию в «черные списки» и тем самым 
закрыли въезд во все страны Скандинавии. Я отношу это на счет предательства 
Гордиевского, потому что ни в какие открытые конфликты с датскими властями во 
время моей командировки в Копенгагене я не вступал.
      Впрочем, запрещать въезд в страну и объявлять иностранцев нежелательными 
персонами — это прерогатива компетентных властей этой страны. Я не держу зла на 
датчан, тем более чисто формально у них имелся повод для того, чтобы оградить 
датское общество от моего нежелательного присутствия.