Горбачеву вряд ли бы пришлось затевать перестройку. Но если мы не — смогли 
воспользоваться полезным опытом капитализма при строительстве коммунизма, то 
почему же он так же плохо помогает нам строить тот же капитализм?
      Наиболее ответственные делегации посол Егорычев приглашал в посольство, 
где по утрам на читку местной прессы собирался весь дипломатический персонал, 
ответственные руководители других ведомств, журналисты. Эти «утренние молитвы» 
использовались также для проведения совещаний на злободневные темы. Чаще всех 
присутствовала тема бдительности и соблюдения норм поведения советских граждан 
за границей.
      В кабинет посла набивалось до сорока—пятидесяти мужиков, и «молитва» 
превращалась в настоящую баню, потому что окна кабинета наглухо закрывались, 
чтобы противник не мог подслушать выступления обремененных секретами 
докладчиков из Москвы. Воздух вентилировался слабо, через двадцать минут 
кислород полностью замещался углекислым газом, и почтенные загранработники, как 
рыбы на берегу, хватали воздух ртом и еле успевали вытирать пот с крутых лбов.
      Посол полагал, что обмен мнениями с ответственными чиновниками из Союза 
должен был способствовать высоким целям воспитания людей, их объективного 
информирования в условиях ежечасно противостоящей им наглядной буржуазной 
пропаганды, сплошь и рядом грубо искажающей советскую действительность.
      Резонанс от новых советских мирных инициатив был столь велик, что его не 
удалось умолчать, несмотря на полное умалчивание. 
      Каждый из докладчиков считал своим долгом подчеркнуть важность своей 
командировки в Данию для процветания отечества и стеснительноскромно, както 
вскользь, отдавал дань достижениям датчан. Потом переходил к изложению 
внутриполитической или внутриэкономической ситуации, которая сложилась к 
моменту его отлета из Шереметьева. Пожеманившись немного и покрасовавшись на 
виду такой почтенной публики, докладчик переходил к фактам. Его рассказ в 
конечном счете выливался в гневное и нелицеприятное обличение 
бесхозяйственности и разгильдяйства. Делалось это с таким неподдельным пылом, 
который, естественно, предполагал непричастность самого рассказчика ко всем 
этим безобразиям.
      Он доводил до сведения притихших присутствующих, как пьяные нефтяники 
загубили в Тюмени целое месторождение, способное обогатить два Кувейта и три 
Бахрейна; как было начато строительство атомной электростанции на зыбучих 
песках ВолгоДона; как была решена проблема нехватки целлюлозы за счет 
существования Байкала. Он разъяснял, почему на совещание КПСС не прибыли румыны,
 итальянцы и испанцы и что замышляют против нас еврокоммунисты, сионисты и 
масоны; какой бардак творится в Госплане; кому набил морду сын министра 
внутренних дел Щелокова; за что был снят со своего поста первый секретарь 
Рязанского обкома; какими болезнями страдают наши вожди и когда, наконец, будет 
в основном построено коммунистическое общество.
      Слушатели закрывали от ужаса глаза, шевеля беззвучно губами, творя, 
повидимому, молитву «Спаси и сохрани нас, Господи, от погибели». Некоторые 
смущенно перешептывались между собой. Посол начинал кряхтеть и бросать 
неодобрительные взгляды в сторону не в меру распоясавшегося краснобая из 
столицы. Отдельные члены совколонии, искренне верившие до сих пор сообщениям 
«Правды» и «Известий», хватались за сердце и всем своим видом умоляли 
прекратить эту невыносимую для них пытку.
      Ошарашенные дипломаты, дождавшись, когда докладчиксадист наконец 
выдохнется, спешно покидали кабинет посла и бурными потоками растекались по 
коридорам посольства, образовывая островки жарких яростных дискуссий. 
Начинались споры до хрипоты, переносившиеся вместе с участниками совещания в 
стены других загранучреждений. Получив мощный толчок, вулкан продолжал еще 
долго клокотать на периферии советского анклава, пока энтропия ежедневной 
рутины не гасила его энергию.
      Встречи с делегациями, несомненно, способствовали воспитанию 
дипломатического состава, но далеко не в том направлении, какого желал посол. 
Порцию такого воспитательного воздействия пришлось получить и мне. В качестве 
воспитателей выступили упомянутые уже выше Корионов и Шапошников.
      Както меня к себе вызвал резидент и сообщил, что от посла поступила 
просьба проводить работников ЦК в аэропорт Каструп.
      — Они уже завершили свою работу, — хмыкнул он иронично, как бы ставя под 
сомнение правомерность употребления термина «работа», — и возвращаются назад в 
Москву. Свяжись с ними и договорись, когда им надо выезжать из посольства. 
Только будь осторожен: мужики они крутые, своенравные. Постарайся, чтобы в наш 
адрес не было нареканий. Хоккей?
      — Понятно. Как бы чего не вышло… Тото посол не отрядил своих на проводы.
      — Ладноладно. Приказы не обсуждают. Делегаты со Старой площади слишком 
хорошо были известны всем сотрудникам посольства, но не благодаря своему 
выдающемуся вкладу в международное коммунистическое движение, а своему 
пристрастию к горячительным напиткам. Останавливались они всегда в гостевой 
комнате посольства и до конца своего пребывания за ворота советской территории 
не выходили. Очевидно, чистота их партийных взглядов не позволяла ступать на 
грязную почву идеологических противников.
      Спали и дневали они в небольшой комнате и оставляли ее по самой крайней 
нужде, например когда в посольство приходили их партнеры из ЦК КПД. По 
возвращении со встречи они писали пространные простынителеграммы, передавали 
их послу через секретаря и принимались за новые опусы, призванные привести к 
коммунистическому перевороту в Датском королевстве. Но революция в Дании 
задерживалась, а значит, у Шапошникова и Корионова оставалась возможность еще