Генерала Короткова сейчас мало кто помнит, а в послевоенные годы он был 
хорошо известен и в Норвегии, и в Дании. Так уж получилось, что его дивизии 
пришлось освобождать северные районы Норвегии от горных егерей генерала Дитла — 
отборных частей германского вермахта, прославившихся успешными боевыми 
действиями против англичан на Крите и в Нарвике. Состоявшая на первых порах 
почти из одних ополченцев, дивизия Короткова первой на Карельском фронте 
получила звание гвардейской, первой приняла на себя удар корпуса Дитла, 
остановила их на подступах к Мурманску, три года на скалистых сопках тундры 
держала оборону, а когда пришло время наступать, первой устремилась вперед в 
норвежские фьорды, десантировалась на берег у Киркенеса и освобождала губернию 
Финнмарк.
      Сам генерал Короткое, по свидетельствам очевидцев, внешне мало походил на 
героя — невысокий, сухонький, безусый офицер даже не выглядел погвардейски. 
Писатель Геннадий Фиш, в прошлом фронтовой журналист, написавший несколько книг 
о Скандинавии, вспоминает о том, как во время наступления коротковцев он с 
трудом отыскал штаб их дивизии и валился с ног, когда в штаб вошел Короткое.
      — Откуда? Как дела? Устал? На, выпей и ложись спать, — приказал генерал, 
протягивая Фишу полный стакан водки.
      — Я не пью. ^
      — Ты что, больной? — искренне удивился генерал. Трудно сказать, почему 
генерал Короткое в Дании
      превратился в полковника Короткова, но отлично помню, что все в 
посольстве и в Копенгагене называли его именно полковником. То ли изза 
пристрастия к алкогольным напиткам, которым на Руси подвержены все или почти 
все талантливые, неординарные личности, то ли изза строптивости и непокорности 
начальству, то ли еще по каким причинам, которые в те непростые времена и 
придумывать не нужно было, чтобы «загнать за Можай», но на Борнхольм 
прославленная дивизия, вероятно, пришла с пониженным в звании начальником. 
Впрочем, уже после высадки на Борнхольм Ф.Ф. Короткову было возвращено 
генеральское звание — скорее всего, потому, что на остров собирался прибыть 
кронпринц Фредерик с супругой, и для его встречи звания полковника в Москве 
показалось недостаточным.
      Весной 1945 года на острове скопилось тысяч полтораста гитлеровцев, 
бежавших изпод ударов Советской армии в Прибалтике и Польше. Отрезанные 
стремительно продвигавшимися к Берлину советскими частями, немцы морским путем 
уходили на запад. Но Дания и север Германии были уже заняты войсками союзников, 
поэтому единственным прибежищем для разбитых солдат и офицеров вермахта 
оказался Борнхольм. К весне 1945 года он буквально кишмя кишел 
деморализованными и мародерствующими немцами.
      Вполне понятно, почему выбор советского командования пал на Короткова и 
его дивизию. Кроме чисто воинских достоинств, коротковцы при освобождении 
Северной Норвегии получили опыт дипломатической и административной работы со 
скандинавами, а какие мысли относительно слишком удаленного от Копенгагена 
острова блуждали в голове у Сталина, можно только предполагать.
      В то время, когда Гитлер с Евой Браун в бункере рейхсканцелярии ходили 
вокруг импровизированного брачного алтаря, гвардейцы Короткова на 
импровизированных подручных средствах высаживались с десантных судов на остров. 
Слегка напуганные нашими бомбардировщиками и штурмовиками, немцы оказали им, в 
отличие от солдат РОА в Ютландии, слабое сопротивление. В коротких схватках 
дивизия потеряла девять или десять солдат и офицеров. Остатки Курляндской 
группировки Гитлера сложили оружие и сдались в плен. Началась оккупация 
Борнхольма советскими войсками.
      Однако Борнхольму было суждено не долго оставаться под администрацией 
Короткова. Наши западные союзники «поднажали» на Сталина, и через несколько 
месяцев дивизия Короткова покинула остров. Дания полностью перешла под эгиду 
Запада. А в каменистой земле Ренне — главного города острова — так и остались 
лежать тела погибших при его освобождении наших земляков. Могилы перешли на 
содержание местных коммунальных органов, а представители советского посольства 
каждый год 9 мая приплывали из Копенгагена и возлагали на них венки.
      К началу 70х годов, когда дух боевого сотрудничества союзников 
окончательно выдохся и над Европой навис жупел «холодной войны», датские власти 
все менее охотно стали предоставлять нашим дипломатам возможность посещать 
Борнхольм. На острове возникли инфраструктуры НАТО, в частности, была 
смонтирована мощная радиолокационная станция слежения за акваторией Балтийского 
моря и всем прилегающим побережьем, а также размещена датская воинская часть, и 
у коммунальных властей Ренне почемуто стал сказываться недостаток в средствах 
на содержание могил советских солдат. К моменту моего пребывания в Дании за 
могилами было поручено ухаживать на общественных началах одному датчанину.
      Теплым тихим вечером 8 мая 1970 года наша группа, состоящая из четырех 
человек: «чистого» секретаря посольства Толи Тищенко, будущего посла в Норвегии,
 двух сотрудников военноморского атташата — военновоздушного Кости Белоусова 
и военноморского атташе (фамилию его запамятовал), и меня, на причале 
Внутренней гавани копенгагенского порта грузилась на борт парома «Борнхольм» 
для участия в церемонии возложения венков на могиле советских солдат в Ренне. В 
связи с 25летием Победы датчане, скрипя сердцами,  разрешили советским 
дипломатам (и разведчикам!) посетить Борнхольм, но еще раз подчеркнули 
нежелательность продолжения этой традиции в будущем.
      У Тищенко своей машины не было, а военные, экономя на бензине, попросили 
моего шефа, чтобы я взял с собой в командировку закрепленный за мной и успевший 
побывать в стычках с другими машинами «форд».