— Урааа! — закричали мы все. — Мы спасены!
      С помощью ветра и шеста мы уверенно приближались к небольшой тихой лагуне,
 а через полчаса катер плавно ткнулся носом в песок. В радостном изнеможении 
все повалились на днище катера.
      Мы благополучно выбрались на твердую сушу, что, несомненно, позволило нам 
ровнее дышать носом. Оставалось только решить простенькую задачку, состоящую 
всего из одного вопроса: как добраться до Баренцбурга, который был хорошо виден 
невооруженным глазом с высоты холма, на который мы взобрались, как только 
восстановили силы. В бинокль же хорошо было видно, как по поселку сновали люди, 
машины. Удалось даже рассмотреть фигуру женщины, вышедшей полюбоваться видами 
на балкон «замка Иф».
      Это внушало определенный оптимизм. Мы опять развернули рацию и стали 
вызывать метеопункт, на котором нас должен был услышать Борис Иванович. Но Дима 
Балашов, сорвав голос, так и не добился от потомственного полярника ни одного 
звука в ответ. Стало ясно, что цена армейской рации не превышала стоимости 
железа, из которого она была изготовлена, и нам захотелось даже растоптать ее 
ногами, но решили всетаки сохранить состоящее на учете государственное 
имущество.
      Баренцбург по гипотенузе прямоугольного треугольника находился от нас на 
противоположном берегу километрах в десяти—одиннадцати71. Мы решили сократить 
это расстояние, пройдя по малому катету вдоль залива, и выйти на расстояние 
большого катета, чтобы оттуда подать обусловленный сигнал бедствия.
      Оставив грузного Диму Балашова с карабином охранять катер и прочее 
имущество, мы втроем двинулись в глубь Зеленого фьорда. Тундра не самый 
благоприятный грунт для пешехода, одетого в резиновые сапоги. «Расквасившись» 
после снеготаяния, она еще не успела просохнуть, сверху несли потоки воды 
многочисленные ручьи, некоторые из них были настолько глубоки, что приходилось 
искать брод. По короткому катету нам предстояло пройти километра четыре, но, не 
пройдя и половины пути, мы уже выбились из сил. Увязая почти по колено в топкой 
грязи, на первый километр мы потратили не менее часа. Потом попался каменистый 
участок, который тоже отнял достаточно много сил, потому что надо было прыгать 
и попадать ногой на устойчивую опору.
      По пути нам встретилось небольшое стадо оленей, и Саша Потехин, 
приблизившись к ним, стал звать: — Борька, Борька! Подойди ко мне! Борькой в 
Баренцбурге звали оленя, который в самую аимнюю стужу спускался с гор и 
приходил в поселок в поисках пищи. Зима в этот год выдалась морозная и снежная, 
и много оленей погибло от голода, так и не сумев раскопать изпод снега мох или 
ягельник. Борька быстро привык к хорошей жизни и смело подходил к людям и брал 
у них из рук подачки.
      Олень, которого Потехин назвал Борькой, был красивым и самым крупным 
самцом. Он стоял впереди стаи, состоящей в основном из самочек, и, раздув 
ноздри, настороженно смотрел на приближающегося к нему коменданта.
      — Борька, ну иди же ко мне, — произнес добрый комендант, протягивая ему 
корку хлеба.
      Олень рванулся вперед и в два прыжка оказался перед Потехиным. Саша не 
успел произнести больше ни слова, потому что в следующую секунду он 
почувствовал сильный удар рогами в грудь и свалился в грязь, как неустойчивая 
фишка домино. Олень не успокоился на том, что поверг незваного гостя наземь, а 
стал бить его копытами и бодать рогами. Потехин, не ожидая такого коварного 
подвоха, не издал от страха ни звука и только ногами защищался от напора дикого 
зверя.
      Мы опомнились и выстрелили в воздух. Стадо мгновенно исчезло за бугром, а 
вместе с ним и его гордый предводитель. Саша поднялся на ноги и стал 
отряхиваться от прилипшей к одежде грязи. Руки его тряслись, и вид у него был, 
прямо скажем, неважнецкий. Слава богу, никаких повреждений на теле обнаружено 
не было. Обманутый в самых лучших желаниях, Саша всю дорогу хранил молчание и 
старался не смотреть нам в глаза. Мы с Валерой Каменсковым понимали его 
состояние и не задавали ему лишних вопросов, погрузившись в собственные мысли.
      Наконец мы вышли прямо напротив поселка и остановились, чтобы подать 
ракетой сигнал.
      Ракеты одна за другой взвивались в голубое небо, оставляя за собой рваный 
оранжевый цвет лишь на несколько секунд, потому что дул свежий ветер. Кроме 
того, оранжевый цвет на фоне яркого ярила был еле заметен самими сигнальщикам, 
не говоря уж о том, что его могли заметить из поселка.
      Истратив весь запас ракет, мы поняли, что наш сигнал не сработал.
      — Надо идти к водопроводчикам, — предложил Валера. — Там у них есть рация.

      Следует пояснить, что Баренцбург питается ледниковой водой через трубы, 
проложенные по дну Зеленого залива. Источником водоснабжения является небольшое 
высокогорное озеро — спутник озера Линнея. Водопровод обслуживала бригада из 
трех или четырех полярников, которые постоянно жили при нем и в поселке 
появлялись очень редко. Им регулярно завозили продукты питания, а контакт с 
ними держали по радио.
      Мы вздохнули и тронулись опять в путь. До основного жилища было не менее 
трех километров. Коробку этого незамысловатого строения мы хорошо видели. Она 
находилась прямо напротив южной окраины Баренцбурга.
      На зимовье водопроводчиков никого не было, кроме агрессивных чаеккрачек, 
атаковавших нас с назойливостью и смелостью осиного племени. В качестве оружия 
они искусно используют свой помет. Первой жертвой их беспорядочной 
«бомбардировки» пал бедный Потехин: они не только сбросили на него свою