— Так где же это чертово озеро Эрдмана? — взмолился Соколов.
      Все молчали. Судя по окружению, озеро было рядом, но до льда и до воды мы 
так и не добрались.
      — Надо уже возвращаться. Прошло четыре часа, как мы ушли. Воронуха, 
наверное, уже беспокоится.
      Мы тронулись в обратный путь и, с трудом волоча ноги, ежечасно отдыхая, 
еле «приволоклись» до шлюпки. По палубе «Гуреева» нервно шагал Воронуха, в 
голове которого, возможно, зародилась не одна дурная мысль о причинах нашего 
долгого отсутствия. Тут же на море обрушился «заряд», и «Гуреев» с Воронухой 
исчезли из виду.
      Наше полусуточное путешествие не увенчалось успехом. Но озеро Эрдмана 
было через две недели обнаружено с воздуха по характерному пятну. На льду озера 
тоже появились полыньи. Голец там действительно был, но не в таких уж 
фантастических количествах, как мы ожидали.
      А ночной поход по тундре Эрдмана и встреча шпицбергенского рассвета 
навсегда остались в моей памяти.
      Арктика не любит шуток и самонадеянности. Она постоянно напоминает о себе 
людям, заставляет их быть собраннее, внимательнее, всегда готовыми к 
неожиданностям. Шпицбергенская «полярка» и нам подбрасывала сюрпризы, которые, 
к счастью, заканчивались благополучно. По отношению к некоторым другим 
полярникам, к сожалению, этого сказать нельзя.
      Не заживающей до сих пор раной стала гибель двух вертолетчиков, вызванная 
аварией управляемой ими машины. Это случилось в марте, особенно богатом 
оттепелями, метелями и неожиданной сменой погоды. В этот день прилетел из 
Москвы самолет. Он привез с материка новую смену шахтеров и должен был забрать 
с собой тех, у кого срок командировки на Шпицбергене кончился. Три вертолета то 
и дело поднимались с аэродрома Лонгйербюен и брали курс то на Пирамиду, то на 
Баренцбург, развозя людей и грузы, стараясь сделать свое дело в срок, чтобы не 
задержать вылет рейса.
      Все экипажи, набранные из Липецка, Воронежа, Тамбова и Ярославля, 
получили достаточный опыт работы в арктических условиях и уверенно летали 
практически по всему периметру архипелага. Вертолеты, как утверждали, были 
далеко не новыми, они побывали в боевых действиях в Афганистане, но свой ресурс 
еще не исчерпали. Одному из экипажей предстояло сделать последнюю ходку в 
Пирамиду и забрать там последнюю партию горняков. При заходе на вертолетную 
площадку, расположенную на самом краю бухты Мимер, обрамленную со всех сторон 
крутыми отвесными горами, их застала первая волна «заряда», выпущенной из 
«небесной пушки» снежной «шрапнели», в которой сразу теряется видимость и 
визуальная связь с землей. Сделав слишком крутой вираж, вертолет задел лопастью 
скалу и рухнул на лед. Погибли двое членов экипажа, молодые и веселые ребята. 
Баренцбург и Пирамида долгое время пребывали в трауре.
      В августе в консульство позвонил А.П. Назаренко и попросил меня срочно 
прилететь в Пирамиду в связи с несчастным случаем, в результате которого погиб 
сорокашестилетний начальник порта. В несчастный случай был замешан финский 
гражданин, и прежде, чем на месте трагедии должна была появиться норвежская 
полиция, нужно было попытаться провести собственное расследование. Не скрою, на 
беспристрастное отношение сотрудников конторы губернатора априори мы не 
оченьто надеялись.
      Обстоятельства гибели начальника порта были совершенно нелепыми и 
тривиальными. Накануне в порту Пирамиды неожиданно появилась иностранная яхта, 
управляемая двумя финскими гражданами. На небольшом суденышке, оснащенном, 
правда, самым современным навигационным оборудованием, финны прошли Балтийское 
и Северное море, обогнули Скандинавский полуостров и благополучно пересекли 
океан. Радость от свершения такого подвига была, очевидно, непомерной, и они 
пригласили к себе на борт начальника порта, бывалого ленинградского моряка и 
портовика, и других сотрудников причала.
      Известно, как относятся к спиртному финны и русские. А когда нужно было 
отметить благополучное завершение перехода из Хельсинки в Пирамиду, то 
интернациональная спайка превратилась в опасную смесь. Очевидцы утверждали, что 
выпито было много. Все участники дружеской попойки разошлись по домам, кроме 
начальника порта, который жил в квартире тут же на причале. Утром он не вышел 
на работу, а когда пришли проверить, не ночевал ли он на борту яхты, то там его 
не оказалось. Полусонные и пьяные вдрызг финны ничего толкового насчет своего 
ночного гостя сказать не могли, но, судя по всему, какуюто мрачную информацию, 
несмотря на незнание обеими сторонами общего языка коммуникации, до наших 
портовиков они донесли. И тогда вызвали представителя консульства.
      Когда я прилетел и сразу же прошел на причал, финны спали мертвым сном. В 
каюте резко пахло алкоголем, на полу повсюду валялись пустые бутылки, а на 
неубранном столе засохли остатки скудной закуски.
      Не церемонясь, я растолкал спящего финна и усадил его за стол.
      — Где начальник порта? — спросил я его в упор на шведском языке.
      Финн долго осмысливал вопрос, раскачиваясь всем туловищем взадвперед, 
потом сморщил свое и без того смятое лицо и заплакал. Я не стал наседать на 
него и дал выплакаться. Несколько успокоившись, финн, владелец яхты, 
заплетающимся языком поведал следующую историю.
      После того как все гости ушли с яхты, начальник порта сбегал к себе домой 
и принес новую бутылку водки. Когда она была опорожнена, второй финн не 
выдержал и ушел спать (он и при моем появлении не пришел еще в себя и храпел за 
ширмой). Начальник порта, крупный упитанный мужичина, болееменее держался на 
ногах и был чрезвычайно возбужден. Скоро он объявил финну, что ему жарко, и