Моему предшественнику чуть не прервали карьеру за то, что какойто 
метеоролог сбежал к норвежцам и попросил у них политического убежища. Два года 
спустя, уже при мне, аналогичный случай не только не «потянул» на драму, но с 
трудом завершился как самый бездарный фарс.
      Както мне позвонил директор рудника А.С. Соколов и прерывающимся от 
волнения голосом доложил, что из поездки в Лонгйербюен не вернулся некто 
Романов. Этот житель Полтавщины, физически малоразвитый, оказался не 
подготовленным к труду шахтера, постоянно прихварывал и не выходил на работу. 
Руководство рудника перевело его в подсобное хозяйство — «СкотлендЯрд» — 
скотником. Скоро он стал предметом насмешек со стороны «настоящих» мужчин и 
загрустил.
      Во время поездки в Лонгйербюен он обратился в контору губернатора и 
попросил там политического убежища, поскольку не смог в Баренцбурге 
«реализовать свое право на труд». Мы связались с Элдрингом, и тот подтвердил, 
что Романов находится у них и что его ходатайство направлено на рассмотрение 
министерства юстиции Норвегии!
      — Господин Элдринг, — сказали мы сюссельману подружески, — вы можете 
поступать как вам заблагорассудится, но уже прошли те времена, когда можно было 
бежать из России под надуманным или реальным предлогом политического 
преследования. Если вы дадите вид на жительство Романову, завтра к вам прибежит 
десяток подобных, потому что экономическая ситуация в стране и в поселке 
тяжелая.
      Прошло два дня, и вертолет сюссельмана доставил Романова на Финнэсет и 
улетел. Романов как ни в чем не бывало дошел пешком до своего общежития и 
завалился спать. Отоспавшись, он заявился в консульство отметить свое 
возвращение, а потом отправился рассказывать о своих приключениях в 
Лонгйербюене товарищам по работе. Самым важным событием за эти дни для Романова 
явилось получение карманных денег от сюссельмана в сумме 700 норвежских крон и 
возможность «от пуза» напиться кокаколы.
      В. пока не нашел достаточных оснований для отказа от сотрудничества, 
поэтому деньги был вынужден взять. 
      —  Парни, у меня до сих пор в животе от нее урчит, — горделиво 
рассказывал несостоявшийся политэмигрант любопытным коллегам в общежитии.
      Следующим самолетом его отправили домой в уже самостоятельную Украинскую 
республику.
      Правда, «романтизма» в этой скучной работе нет. Поэтому я предлагаю 
оставить тему шпионажа — надеюсь, я удовлетворил твой ненасытный аппетит, 
читатель, в предыдущих главах, посвященных Дании и Швеции.
      В условиях Шпицбергена снегоход играет ту же роль, что и автомобиль на 
материке. Он — основное транспортное средство для решения бытовых и оперативных 
вопросов, а также и для отдыха. В консульстве в скутерной стояло несколько 
снегоходов «Ямаха», но исправен из них был только один — консула. Остальные 
шесть снегоходов, принадлежащие резидентуре, находились в жалком состоянии, 
заезженные до предела нашими предшественниками по работе.
      Первым делом мы принялись за восстановление нашего парка снегоходов, 
благо что наш шифровальщик оказался мастером на все руки и большим энтузиастом 
мотоциклетного спорта. В техническом отношении двигатель снежного скутера мало 
чем отличается от мотоциклетного, поэтому ремонт снегоходов нам обошелся 
практически бесплатно. Запасные части к ним продавались в Лонгйербюене, так что 
скоро вся резидентура и члены наших семей стали выезжать сначала на короткие 
прогулки вокруг Баренцбурга, а потом и в Лонгйербюен.
      Ощущение езды на снегоходе непередаваемо. Облачившись в непродуваемые 
комбинезоны, перчатки, валенки, шлемы и маски, обыкновенный жалкий пешеход 
превращался в гордого наездника, эдакого рыцаря снежных просторов. Мчишься по 
замерзшему заливу со скоростью 70—80 километров в час, затаив дыхание, 
«проглатываешь» расстояние, ныряешь с замершим сердцем в глубокий каньон, и, 
обозревая бесподобную снежноголубую панораму, вдруг обнаруживаешь, что внутри 
тебя начинает рождаться песня, возникает состояние эйфории и легкого, как от 
шампанского, возбуждения. Блеск!
      Наши отремонтированные «Ямахи» скоро стали предметом зависти рудничных. 
Японские машины значительно превосходили отечественные «Бураны», тяжелые и 
неуклюжие изделия, сконструированные еще в начале 50х на базе финских скутеров.
 И хотя они были старенькими, а наше снаряжение не настолько красочно, как у 
норвежцев, мы все равно выделялись на фоне «серой действительности» и служили 
причиной разных досужих домыслов и пересудов.
      Передвижение на снегоходах и вообще выезды в горы или на рыбалку на озера 
требовали соблюдения мер предосторожности. Мы брали с собой в обязательном 
порядке карабины с запасом амуниции, ракетницу и рацию. В окрестностях поселков 
с марта начинали бродить белые медведи, и встреча с ними не сулила ничего 
хорошего. Мне лично ни разу не «посчастливилось» встретиться с белым медведем, 
но почти ежедневно появлялись сообщения о том, что белый медведь учинил разгром 
той или иной зимовки, зашел в поселок или даже совершил нападение на одиноких 
туристов.
      По выходным вместе с метеорологом Синицыным и директором шахты Соколовым 
мы отправлялись на подледный лов шпицбергенского гольца. Местом нашего отдыха 
выбирали либо озеро Ледяное, куда сползал мощный красивый ледник и где дирекция 
рудника устроила себе нечто вроде дачи, и озеро Линнея, неподалеку от которого 
находились мыс Старостина и «Исфьордрадио» — метео— и радиостанция норвежцев, 
которая наряду с выполнением своих прямых функций осуществляла, по нашим 
предположениям, задачи отслеживания за передвижениями судов Северного ВМФ.