Выполнение самой простой бытовой задачки, о которой на материке вообще не 
задумываешься, требует на Шпицбергене зачастую колоссальных затрат энергии и 
времени. Отвести ребенка в детский сад, когда ветер со снегом сбивает тебя с 
ног, — это уже подвиг.
      Я снял с повестки дня требование о соблюдении европейского режима дня и 
настаивал только на том, чтобы порученная работа была сделана в срок и 
качественно. Это не у всех получалось, для некоторых вообще «упорный труд был 
тошен», но в целом точку удалось «раскачать», и определенные положительные 
сдвиги всетаки стали постепенно ощущаться.
      Наши опасения не оправдались: Э. лучше работать не стал. 
      Шпицбергенская разведывательная проблематика входила составной частью в 
глобальную арктическую тему, поэтому мы внимательно отслеживали все, что 
происходит на архипелаге в части экономической, экологической и научной, и 
докладывали об этом в Центр. Естественно, мы зорко следили за тем, чтобы с 
норвежской стороны не наблюдалось поползновений к использованию территории 
архипелага в военных целях, в интересах НАТО. В начале 90х годов проблема 
военного использования Арктики стояла уже не так остро, как в 70—80х годах, но 
окончательно с повестки дня еще не снималась.
      Шпицберген с точки зрения условий оперативной работы — даже не большая, а 
маленькая деревушка, в которой всем обо всем известно, поэтому настоящей 
агентурной работы мы на архипелаге не вели. Все наши связи и контакты были 
официальными и дружескими. Другими в «полярке» они просто быть не могли. Причем 
переход от знакомства к дружбе там был намного короче, чем в той же Норвегии, 
Швеции или Дании. Человек там не знает, когда сможет увидеться со своим 
знакомым в следующий раз, поэтому ценит представившуюся возможность пообщаться 
и посплетничать за стаканом пива, рассказать и одновременно услышать чтото для 
себя новое, познавательное.
      Оперработник заявил контакту, что наши компетентные органы не занимаются 
компрометацией иностранных граждан, а сообщенных контактом данных пока для 
этого недостаточно. 
      Парадоксально, но факт, что, работая на «краю Ойкумены», я значительно 
чаще встречался с крупными политическими деятелями, нежели когда я работал в 
скандинавских столицах. Причем если в Копенгагене или в Стокгольме я и 
сталкивался раз в год лицом к лицу с местным членом правительства, то только 
для того, чтобы перевести ему с русского языка фразу посла или пожать на приеме 
руку. Не больше того.
      На Шпицбергене же я регулярно, не реже одного раза в месяц, получил 
возможность иметь в качестве своего собеседника либо министра труда Норвегии, 
либо председателя внешнеполитического комитета стортинга69, либо председателя 
парламентской группы партии Центра, либо еще какуюнибудь важную персону с 
политического Олимпа Осло. Многочисленные делегации из норвежской столицы, 
выполнив свою миссию в Лонгйербюене, считали своим непременным долгом посетить 
советские поселки и воочию убедиться, чем мы живем, дышим, как сотрудничаем с 
сюссельманом, какие проблемы решаем.
      Беседы, как правило, получались интересные, содержательные и достаточно 
длительные. Консул и я не скупились на угощение, поэтому приемы проходили на 
«высшем уровне» с обоюдной пользой для всех участвующих сторон.
      Источник сказал объекту: «Здравствуй, Джонсон», на что последний ответил: 
«Здравствуй, источник». 
      Запомнился единственный за мою командировку «большой» прием по случаю 
74й годовщины Октябрьской революции. Советского Союза уже не было, но консул 
решил, что прием нужно было проводить все равно, потому что «не проводить 
неудобно». Поскольку другого государственного праздника у новой России еще не 
было, то воспользовались старым. Где можно было проводить прием в 
государственный праздник страны, которой уже не было? Только на Шпицбергене.
      В Лонгйербюене уже был новый губернатор О. Блумдаль, и мы с нетерпением 
хотели посмотреть на него вблизи, познакомиться как следует и установить по 
возможности дружеский контакт.
      Новый сюссельман не разочаровал наших ожиданий. Он прибыл в сопровождении 
большой делегации на собственном корабле. В темную полярную ночь в консульство 
ввалилась толпа празднично одетых сотрудников конторы губернатора, 
администрации «Стуре Ношке», пастор Бъерн (Миша) Серенсен с супругой, врач, 
горный мастер и многие другие члены лонгйербюенского общества с женами, а также 
высокопоставленная делегация норвежского МИД во главе с послом по особым 
поручениям Яном Арвесеном.
      Боже мой, что это был за прием! Было великолепное угощение, спичи и 
ответные тосты, танцы русские в исполнении переводчика Сверре Рустада, танцы 
норвежские в исполнении дипломатов консульства, танцы общие с песнями и без 
оных. Сам сюссельман пустился в пляс и так «оторвал» цыганочку с женой 
директора рудника Натальей Соколовой, что сразу завоевал все симпатии русской 
части.
      Посол по особым поручениям Арвесен, не желая отставать от Блумдаля, 
расстегнул фрак, сбросил его на пол и стал на коленях делать «выход» перед 
покорившей его женой секретаря консульства Аллой Таратенковой. Это было чтото!
      Стены дрожали от украинских, русских и норвежских голосов, подхвативших 
«Катюшу», а потом «Изза острова на стрежень», а пол гудел от дружного топота 
более сотни ног, вотвот готовый провалиться вниз. Во всем была такая искренняя 
непосредственность, такая истовая упоенность, что мне почемуто пришла в голову 
гоголевская сцена из «Мертвых душ» с описанием провинциального бала у 
губернатора и крылатая фраза классика: «…и пошла плясать губерния!» Но сам я