Стокгольме.
      Чем меньше коллектив загранработников, чем дальше он удален от Москвы, 
тем яростней клокочут в нем мелкие страсти, которые обуревают его отдельных 
членов. Такая социальноисторическая закономерность была выведена мной за время 
пребывания на Шпицбергене. Но все «мелочи жизни» тонут в величии окружающей 
природы, и хочется вспоминать только о хорошем.
      Мой предшественник был отозван из Баренцбуга за пьянку и самодурство, и 
более полугода точка была предоставлена самой себе. Если учесть, что все 
оперработники оказались за границей впервые и что подбор кадров в такие 
непопулярные края, к сожалению, осуществляется по остаточному принципу, то 
легко себе представить, с какими проблемами пришлось столкнуться в самом начале 
моей «руководящей» деятельности. Приходилось преодолевать укоренившиеся 
привычки, лень, инертность, боязнь и — что тут скрывать — недобросовестность.
      Обращает на себя внимание повышение дисциплинированности Ж.: раньше он 
опаздывал на работу, а теперь предварительно звонит по телефону и просит не 
волноваться, что опаздывает на 40—50 минут. 
      Настороженно к моему появлению в поселке отнеслись «рудничные» и чистые 
консульские сотрудники. Им предстояло жить вместе с представителем пресловутого 
КГБ, поэтому они не торопились делать выводы, наблюдали пристально за каждым 
моим шагом и сравнивали их с действиями отозванного резидента. Постепенно эти 
сравнения все чаше стали делаться в мою пользу, и между мною и моими коллегами 
установились неплохие отношения.
      Время для воспитания молодых кадров выпало чрезвычайно неблагоприятное. 
Демократизацию жизни и либерализацию советских порядков на последнем этапе 
перестройки некоторые работники в консульстве, как и вообще в стране, 
восприняли как сигнал к своеволию, неповиновению и нарушению дисциплины. Был и 
среди работников резидентуры откровенный бездельник, которого мне за пятнадцать 
месяцев пребывания в Баренцбурге так и не удалось заставить работать в полную 
силу.
      Поскольку т. Стае ничего в резидентуре не делает и противнику неизвестно, 
чем он занимается, считаем целесообразным продлить срок его командировки. 
      В баренцбургской жизни я столкнулся со многими парадоксальными явлениями. 
Одно из вопиющих — само консульство. Ни одна дипломатическая служба не имеет 
такого уникального консульского учреждения, как советская, а теперь и 
российская, на Шпицбергене. Вместо того чтобы находиться на территории 
иностранного государства, как это везде принято, наше консульство на архипелаге 
расположено на своей земле, в поселке Баренцбург! Для того чтобы поддерживать 
контакт с норвежскими властями, его сотрудникам необходимо выезжать в 
норвежский поселок.
      Исторически такой парадокс вполне объясним. Задавшись целью поставить под 
сомнение норвежский суверенитет над Шпицбергеном (хотя чисто юридически 
Советский Союз не имел на это права, подписав Парижский договор по архипелагу), 
советская администрация затеяла многолетнюю возню с норвежской. Норвежцы 
пытались распространить действие своих законов на советские поселки, 
существующие в конце концов на правах аренды участков, а русские объявляли всем 
этим попыткам бойкот, демонстрируя свою административную независимость. Вся эта 
тягомотина доходила иногда до полного абсурда. Она и породила советское 
консульство на советской территории. Консульство, призванное защищать интересы 
Советского государства и советских граждан за границей, превратилось в обычный 
сельсовет.
      Перед отъездом из Москвы я узнал, что здание консульства находилось в 
аварийном состоянии, потому что, выстроенное в условиях вечной мерзлоты на 
бетонных сваях на высоту четырехэтажного замка, создало под собой тепловую 
подушку. Мерзлый грунт стал оттаивать, под зданием образовался оползень, 
грозивший похоронить под собой всю надежду советской дипломатии на Шпицбергене. 
Возможно, предупредили меня в Москве, консульство и резидентуру придется 
переводить в другое здание!
      Хорошо спланировал здание ленинградский архитектор В.Г. Хотин! Интересно, 
имел ли он хоть малейшее представление об арктических условиях жизни?
      Забегая вперед, могу сказать, что до таких крайностей дело не дошло. 
Вызванная из Москвы бригада инженеровстроителей нашла приемлемое решение по 
цементированию фундамента, и «дипломатический сельсовет» пребывает на своем 
месте до сих пор. (Кстати, опасность обвала здания обнаружили два 
братцапогодка, баренцбургские Чук и Гек, дети вицеконсула, когда играли под 
домом в казакиразбойники.)
      Стояло консульство на самой верхней террасе Баренцбурга, занимая 
господствующее положение у подножия горы Мирумирки59. На строительство не 
пожалели отборного красного финского кирпича, медного листа на кровлю и массу 
цемента. На первом этаже здания располагались служебные помещения, а на втором 
и третьем этажах — жилые квартиры для его сотрудников. Огромный холл, каминный 
зал, выложенный мрамором и увешанный дорогими гобеленами, медная (!) крыша, 
импортное оборудование — все это предназначалось не для служебного 
функционирования какогонибудь средней руки посольства, а для заштатного 
консульства на краю земли с количеством сотрудников, не превышающим пятишести 
человек!
      Нефтедолларов на доброе дело не пожалели!
      В народе консульство звали «замком Иф» или «замком Шпессарт» 60 — кому 
как больше нравилось. Думается, подходили оба названия: господствуя над 
Баренцбургом своей средневековой громадой, дом чисто внешне действительно был 
похож на описанный Дюма замок Иф; а всегда полупустые помещения консульства,