«Водника», не то, без провожатого, того и гляди заблудятся. Договорились? Ну, 
тогда действуй. 

Когда Корзенниковы вышли, он вытер испарину со лба, потянулся к пачке папирос, 
закурил. «Как-то неловко чувствовать себя здоровым», — подумалось ему, и чтобы 
отвлечься, Каюров продолжал читать подшитые в папку бумаги. 

ХАРАКТЕРИСТИКА 
Корзенников Никодим Михайлович, русский, 1918 года рождения, член Ленинского 
комсомола с 1936 года, токарь Красноармейского судоремонтного завода. Он 
является одним из лучших работников предприятия. Регулярно перекрывает 
производственную норму. Добивается 250–350 процентов выработки. За свой 
самоотверженный труд пользуется большим уважением коллектива...

Братья быстро освоились на новом месте. Легко обжились в шестикоечной 
комнатушке 
общежития и стали, как и раньше, выгонять стахановские нормы. Вечерами учились, 

осваивали премудрую науку выразительной жестикуляции. Дима, от природы более 
способный, чем старший брат, сноровистей набирался знаний, легче сходился с 
людьми. К собственному счастливому удивлению, он начал выговаривать отдельные 
короткие слова. Давалось ему это с неимоверным трудом. Он весь напрягался, 
будто 
стремясь мышцами подтолкнуть к горлу и выхлестнуть языком неподвластные звуки. 
Странные, грамофонно-резкие, с недостающими слогами вырывались слова, ни на что 

не похожие, но слова: хрршо, вечр, птом, рабат. Мал был его словарный запас, но 

и его хватало, чтобы воспрянуть духом и надеяться, надеяться... 

А однажды на волейбольной площадке Дима открыл в себе не испытанное доселе 
чувство азарта. С тех пор полюбил он игру с мячом, не пропускал ни одной 
тренировки. Иной раз приходилось солоно — если нарушал правила и не реагировал 
на судейский свисток. Оштрафованный, он с оторопью озирался на трибуны и видел, 

как болельщики вкладывают пальцы в рот и, напрягаясь, раздувают щеки. Но не 
обижался. Догадывался: виноват азарт — тот азарт, которому лично он был 
благодарен. Ведь у волейбольной сетки он выучил еще одно слово — ма-зи-ла. 
Выговорить его без запинки не удавалось, очень уж длинное. Но Дима понял, что 
именно это слово приносило в спортивный зал озорную веселость, снимало 
нервозность от неудачи. Саркастически звучало в его устах это слово — шестое в 
арсенале. 

...Поезд давно исчез, но Дима, ссутулясь, все стоял на перроне, словно 
предчувствуя, что проводы брата надолго оборвут связующую с семьей ниточку. 

Не обращая внимания на вокзальную сутолоку, узлы и чемоданы, которые будто 
специально лезли под ноги, он зашагал к выходу в город. Шел, не зная куда, и 
невольно очутился у Невы. Сел на гранитную ступеньку набережной, задумался. 

Осужденный на молчание, Дима любил поговорить. Подспудно развилось у него 
умение 
вести внутренние диалоги, ибо он предпочитал не рассуждать, а спорить. И часто 
спорил сам с собой, яростно и красноречиво. 

— Отчего бы и тебе не взять отпуск да махнуть через всю страну в Киренск? 

— Не время. Сборщики задыхаются от нехватки токарных деталей. 

— Это же всегда так будет. На каком заводе доводилось тебе видеть, чтобы 
токарных деталей было с избытком? 

— Не ерунди. Такое положение временное. Наладим производство, все изменится к 
лучшему. 

— Вот вернулся бы из отпуска и налаживал. 

— Опять не то говоришь. Дело не только в работе. Есть у меня задумка, хитрое 
рацпредложение. С Витей Власовым надо его обмозговать. Вот только поймет ли он 
меня полностью? Чертежик ведь у меня самодельный. Надо бы объяснить, что к чему.
 
А как это сделать? 
Дима, отчаявшись, махнул рукой, точно хотел жестом отделаться от гнетущих 
мыслей. Поднимаясь по ступенькам гранитной набережной, увидел знакомое лицо. 
Цепкая память не подвела: Каюров. 

Каюров тоже узнал Корзенникова, остановился. 

— Ну, как дела?