доверять фактам. Фактов же не было. Действительно ли этот человек глухонемой? 
Это не установлено. Если же факт болезни не установлен, то как объяснить 
появление глухонемого на фронте? Призван в армию? Это из области фантастики. А 
фантастику майор не любил. 

— Мы обязаны проработать обе версии... Дать запрос в военкоматы... Тогда, в 
зависимости от результата, решим, что с вами делать. 

Дима ухватился за угол стола, медленно поднялся, не сводя глаз с встревоженного 

лица офицера. Хватил ртом воздух, гневно ударил себя в грудь кулаком и, 
покраснев от натуги, выпалил: «Фронта!» Выученные слова вернулись к нему! 
Потрясенный недоверием, он разыграл перед офицером пантомиму своего боевого 
прошлого. Но его жесты и выкрики не дошли до особиста. Неподдельная 
взволнованность красноармейца подтверждала правоту чутья, но противоречила 
долгу. 

Последующая ночь была для Димы трудным испытанием. 

— Да что же это такое? — думал он, — Что происходит? После стольких мучений еще 

такая напасть — за своего не признают! 

— Тебя ведь никто здесь не знает, — отвечал ему внутренний оппонент. 

— А разведчики? Вместе с ними был в бою. Этого что, мало? 

— Наверное, мало. 

— Ну пусть не доверяют, на здоровье, но зачем под стражей держать? 

— Откуда им знать, что у тебя в голове? 

Бессмысленный спор с самим собой вымотал его до предела. Когда утром Диму 
вывели 
из каморки, где держали под замком, он еле волок ноги. 

Привели его в медсанбат. Дима обрадовался: «Сейчас все разрешится». Если раньше 

при прохождении медкомиссии он страшился слов «не годен», то сейчас это «не 
годен» должно его спасти. 

Заключение врачебной комиссии гласило: «Врожденная глухонемота». 

Вскоре стали поступать и ответы на запрос оперуполномоченного. Военный комиссар 

Приморского райвоенкомата сообщил, что Никодим Михайлович Корзенников, 
глухонемой от рождения, был мобилизован 25 июня 1941 года. Далее бесстрастный 
документ сообщал: 

«ВЫШЕНАЗВАННЫЙ КОРЗЕННИКОВ Н.М. ПАЛ СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ ПРИ ВЫПОЛНЕНИИ БОЕВОГО 
ЗАДАНИЯ».
Ошеломленный майор вертел в руках отпечатанный на машинке бланк. Перед ним 
стоял 
заживо похороненный одним росчерком пера человек: истощенный, измученный, с 
коротким ежиком недавно остриженных волос. Этот человек, как может, отстаивает 
свою правоту — закатывает глаза, ворочает непослушным языком, выдавливает из 
гортани резкие, но неразличимые звуки. 

В затруднительное положение поставлен майор. Взяв из папки 
читанное-перечитанное 
заключение медкомисси, он еще раз пробежал глазами убористо исписанную страницу.
 
В таких вопросах врачи не ошибаются. Глухонемой. Впрочем, и глухонемой, 
соответственно обработанный, пройдя специальную подготовку в разведшколе, не 
хуже другого способен вести диверсионную работу. Тому примеры есть. Примеры-то 
есть, но в данном случае вопрос стоит о живом человеке, а не каких-то 
исторических аналогиях. 

В Приморский военкомат был направлен вторичный запрос с требованием прислать 
фотокарточку из личного дела красноармейца Корзенникова Н.М. и образец его 
почерка. 

Дима вновь стоял перед особистом. Майор, отделенный от него столом, ходил взад-
вперед по низкой землянке, заложив руки за спину. Наконец, он остановился, и, 
указав на стул, придвинул Корзенникову пузатую чернильницу с ручкой. 

— Пиши. 

— ...?