вырывалось из кузова бронетранспортера, часовые на миг застыли, тараща глаза, 
лицом к нему. Спавшие у костров немцы вскочили, но тут же залегли, выставив 
автоматы. Двое метнулись к мотоциклам, к торчавшим из колясок ручным пулеметам 
МГ. Из донесшихся слов приказа он разобрал лишь одно — «шнель». 

Виктор метнул гранату в мотоциклетную коляску, сопроводив ее горячим выдохом 
«эээх» и, повинуясь не разуму, а подсознательному чувству самосохранения, 
рванулся в заросли. Пули с противным посвистом ввинчивались в воздух над 
головой, срезали стебли осоки. Со всего лета Власов нырнул в траву. Рывком 
поднялся и тут же, беззвучно охнув, свалился ничком. Не понимая еще 
случившегося, ощутил жжение в груди. Оно, накаляясь, обрело температуру 
расплавленного свинца и всей своей свинцовой тяжестью вдавило тело в податливую 

землю. 

Он позабыл о немцах. Позабыл о том, что не уйти ему от преследователей. Только 
одного не забыл — там, впереди, друг. Надо доползти. Это спасение. Это жизнь. 
Но 
смерть цеплялась за его непослушные ноги, висела на них пудовыми гирями. 
Преодолевая смерть, Виктор все полз и полз... Или ему лишь казалось, что полз. 
И 
когда после очередного забытья он приходил в себя, то уже не различал дороги, 
потерял способность ориентироваться. 

Дима заметил — заколыхалась осока, но неравномерно, неровно, будто подавала 
сигналы тревоги. Он подался на этот немой зов и натолкнулся на Виктора. Дранная 

стеганка с набухшими на спине клочьями ваты испугала Корзенникова сильнее, чем 
стекленеющие витины зрачки. Он рванул товарища к себе — вспыхнувшая боль 
привела 
Виктора в сознание. Осмыслено посмотрев на Диму, Власов быстро-быстро зашевелил 

губами. 

— Жить, Дима, жить... — говорил умирающий, жадно хватая воздух. — Помоги. Что 
же 
ты, Дима? Сделай что-нибудь. Помоги. Жить! 

Стоило Корзенникову приподнять, взвалить на плечи товарища, как ему передалась 
крупнопульсирующая дрожь вислого, непослушного тела. Ужас сковывал Диму. 
«Тащить 
на себе Виктора — это для него смерть. Оставить здесь — тоже. Перевязка? Но нет 

индивидуального пакета. Да и не к чему она, перевязка». Недолго воевал солдат, 
но по опыту знал — рана смертельная. Клок ваты выдран с левой стороны спины, 
чуть пониже сердца. 

В лесу, на неприметной полянке, вырос могильный холмик с коротким, заостренным 
столбиком и прибитой к нему дощечкой. На ней химическим карандашом выведено: 
«красноармеец В.Власов». И алая пятиконечная звездочка, снятая с пилотки, 
зажглась над бойцом. 

Дима не плакал. Не мог плакать. Оглушенный, сидел он у свежего холмика, и, не 
глядя на стоящего рядом и что-то говорившего Андрея, тщательно протирал 
извлеченные из рюкзака патроны. Их было три — ровно столько, сколько необходимо 

для салюта, произвести который категорически запрещалось. Но никто не волен 
запретить Диме отсалютовать в честь погибшего друга. Эти пули уйдут не в 
воздух: 
еще не приспело время тратить боезапас попусту. Его пули уйдут в цель, каждая 
отыщет врага. Час салюта придет — рейд продолжается. Три патрона легли в 
магазин 
карабина. 

Лейтенант готовил шифровку в центр. В офицерской сумке, помимо карты с 
обозначением частей, которые предстояло объехать геббельсовскому пропагандисту, 

находились и документы, представляющие особую ценность. Среди них — секретный 
приказ командования немецко-фашистских войск. 

О ПОДГОТОВКЕ ВОЙСК К ВОЕННЫМ ДЕЙСТВИЯМ В УСЛОВИЯХ РУССКОЙ ЗИМЫ 
КОМАНДИРЫ СОЕДИНЕНИЙ В СВОИХ ДОНЕСЕНИЯХ И ДОКЛАДАХ СООБЩАЮТ, ЧТО МНОГИЕ СОЛДАТЫ 

И ДАЖЕ ОФИЦЕРЫ ОЧЕНЬ БОЯТСЯ РУССКИХ ХОЛОДОВ. ЭТОТ ПАНИЧЕСКИЙ СТРАХ НЕОБХОДИМО 
РАССЕЯТЬ ЛЮБЫМИ СРЕДСТВАМИ. НАДО В ПОДХОДЯЩЕЙ ФОРМЕ ДАТЬ ПОНЯТЬ СОЛДАТАМ, ЧТО 
ПО 
НЕПРЕДВИДЕННЫМ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ ВОЙНА ПРОТИВ РОССИИ ЗАТЯГИВАЕТСЯ. РОТЫ 
ПРОПАГАНДЫ 
УЖЕ НАЧАЛИ ЭТУ РАБОТУ И КОМАНДИРЫ ЧАСТЕЙ ДОЛЖНЫ ИМ В ЭТОМ СОДЕЙСТВОВАТЬ. В 
РАЗГОВОРАХ С СОЛДАТАМИ НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ НАЗЫВАТЬ ОПРЕДЕЛЕННЫЕ СРОКИ ОКОНЧАНИЯ