Уже более суток, с тех пор, как начался рейд, он был на ногах. В глазах 
непроходящая резь, ресницы клейкие. Мысли на удивление медлительны, но — 
приятно 
сознавать — точны. Лейтенант тяжело шагает по лагерю, стискивает пальцы на 
пряжке ремня, стягивающего ватник. С любопытством, от которого не отделаться 
даже при утомлении, он присматривается к своим подчиненным. Странное дело, 
многие по возрасту приходятся ему в отцы. Но именно они — старики, как в уме 
величает их командир, старательно выдерживают субординацию, не «тыкают», не 
выказывают недовольства, не перечат. А это влияет на других. Оттого никакой 
партизанщины. Дисциплина отлажена, как и полагается в воинской части. Правда, 
от 
этого несколько одиноко, но что поделаешь — у каждой медали две стороны. 

Суровые законы войны не были для него внове. Их он изучал в военном училище, во 

время тактических учений. Но одно дело переставлять взводы-фишки на примитивном 

макете местности, побеждая условного противника, другое — бросать эти взводы, 
состоящие из живых, знакомых ему людей, — в огонь. Может быть, оттого, что его 
командирский стаж невелик, никак не мог лейтенант освоиться со своим правом 
распоряжаться чужой жизнью. 

Дима Корзенников очнулся ото сна, уловив, как запружинил поблизости мох. В двух 

шагах от него стоял лейтенант. Проснулись и товарищи, Андрей и Виктор. 

— Как дела, инвалидная команда? Держитесь? 

Лейтенант деланной веселостью прикрывал свое расположение к этим людям, 
вставшим 
в строй вопреки запрету врачей. 

— Угу, — ответил Виктор Власов. На правах старого знакомого он себе позволял 
некоторые вольности по отношению к командиру, но не переходил незримой черты. 

— Шадитешь к нам, — предложил Андрей. 

— Можно и посидеть. 

Дима поворачивал голову то к командиру, то к ребятам. Но полумгла размывала 
губы, не видать ни слова. Ночь не позволяет принять участие в беседе. Ночь, 
будь 
она неладна, единственное время суток, когда он действительно глух, как тетеря. 


— Знаете, что бы мне хотелось, — говорил Виктор, — так это устроить здесь 
когда-
нибудь вечеринку, созвать всех наших ребят из отряда и погулять. И чтобы костры 

были, и песни, ну и, само собой, граммулек по двести на брата. Как вы смотрите 
на такое предложение, товарищ лейтенант? 

— Как я погляжу, планы у тебя грандиозные. Кстати, и я о чем-то похожем думал. 
Мне почему-то везде, где мы проходим, хочется побывать еще раз — но после войны.
 
Наверное, любому из наших этого хочется, и ничего тут странного нет. Побывать 
здесь после войны — это значит вернуться сюда победителем. И, честно говоря, 
это 
значит жить... 

Лейтенант задел больную струну. Осевшим голосом он добавил: 

— Ладно, не буду вам мешать. Отдыхайте. 

Разведчики возникли как из-под земли. Вперед выступил сержант, узколицый, 
чернявый, с кавказскими усиками, в ниточку, над верхней губой. Козырнул 
щеголевато. 

Дима внимательно следил, как с напускной таинственностью он что-то нашептывает 
командиру. Виктор навострил ухо, толкнул Андрея в бок — слушай... 

— ...совсем хорошо видел: штаб в сельсовете. Почему «сельсовет»? Флагшток на 
крыше видел. Во дворе два опель-капитана. И еще бронетранспортер. Все сам видел.
 

Лейтенант пожал руку разведчику. После паузы скомандывал: 

— Рота, подъем! В ружье!