рассеялся, и памятником ему остался великан-камень. Коварное течение подхватило 

судно, развернуло и бортом бросило к утесу. Мгновенье — и удар... 

Диму толкнули. Мираж растворился в сыром утреннем воздухе. И словно на смену 
ему 
пришел иной мираж, ибо действительностью это нельзя назвать. Рассредоточенные 
по 
всей западной оконечности равнины, надвигались танки. Приплюснутые, издали 
похожие на спичечные коробки, они вырастали в размерах. Беззвучно — оттого 
казались невесомыми — плыли по зеленым травам, отхаркиваясь выхлопными газами. 
Серыми точками мелькала у гусениц пехота. 

Андрей клацнул затвором, зябко передернулся, остро ощутив признаки 
предстартовой 
лихорадки, а с ней и привкус железа во рту. Захотелось пить. Открутил колпачок 
фляги, глотнул — вода нехорошая, отдает болотом. 

Виктору заложило уши. Скрежет, вначале почти неслышный, перерос в мощный 
нескончаемый гул. Танковые орудия из безобидных на вид соломинок превратились в 

живые, нацеленные в самое его нутро существа. Впервые, под грохот атаки, Виктор 

позавидовал Диме. 

Позади, из-за леса, ударила противотанковая батарея. Клубки разрывов расцветали 

на равнине. Бронелавина ощерилась огнем — задрожала земля, как палуба корабля 
над машинным отделением. Дима положил запасную обойму на бруствер, возле 
карабина и двух гранат РГ. Толкнул Виктора локтем и, давясь словом, выговорил: 
«Много». Одно-единственное слово вместило все — и боязнь, и решимость, и 
ненависть. А внутренний голос приступил к своему, может быть последнему 
диалогу: 

— Вот и настал твой час, Никодим. Не посрами себя. И если придется умереть, 
умри 
достойно. 

— Рано о смерти заговорил, брательник. Мы еще поживем, повоюем. 

...Прорезь мушки двигалась по фигуркам в мышиных мундирах. Остановилась на 
крупной фигуре — Дима выбрал, как считал, самого сильного врага. Спусковой 
крючок плавно подался. И карабин дернулся. Но дернулся после того, как немец 
споткнулся о невидимую преграду. Он стал первым из тех, кто попал в поле зрения 

прицельной рамки — через нее отныне смотрел на мир стрелок из далекой Сибири, 
защищающий Ленинград. 

Для Андрея в какую-то звуковую кашу слились пулеметные очереди, одиночные 
выстрелы, хлопки ПТР. Он вгонял в магазин обойму за обоймой, щелкал затвором, 
чувствовал отдачу в плече и рывок ствола. Был ли сейчас в нем страх — на этот 
вопрос он не смог бы ответить толком. 

Виктора душила злоба. Он часто промахивался, в сердцах закрывал затвор ударом 
кулака, быстро выискивал цель и давил на крючок. Танки приближались. И его 
подмывало, как в драке, броситься вперед, бить, душить, крушить. Обуреваемый 
яростью,он уже не давал себе отчета в поступках. Он видел только широкие 
узловатые гусеницы, давящие его землю, цветы, травы, и направленные на окопчик 
— 
жалкое укрытие, где все они будут раздавлены, как кроты. Он не желал такой 
смерти. Броском подался на бруствер, сжимая в руке тяжелую противотанковую 
гранату. Но что-то сдавило ноги, и он очутился на дне окопа. 

Черное днище танка закрыло небо. Дима вырвал гранату из пальцев товарища и 
встал 
во весь рост. Плоская танковая корма была метрах в десяти. Бросая гранату, он 
заметил, как колыхнулись канистры с горючем. Пахнуло жаром. Вздыбился 
искореженный металл, брызнуло пламя. Втроем, методично и метко, Никодим, Андрей 

и Виктор расстреляли экипаж, пытавшийся покинуть горящую машину. 

9-е спецподразделение выполнило поставленную перед ним задачу. На поле боя 
осталось три вражеских танка и более ста немецких солдат и офицеров. 

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО 
ВЕЧЕРНЕЕ СООБЩЕНИЕ ЗА 29 ИЮЛЯ 

В ТЕЧЕНИЕ 29 ИЮЛЯ НАШИ ВОЙСКА ВЕЛИ БОИ С ПРОТИВНИКОМ НА НОВОРЖЕВСКОМ, 
НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И ЖИТОМИРСКОМ НАПРАВЛЕНИЯХ.