подошел парень в просторной кожаной куртке. Потертая кожанка лоснилась, 
очевидно, давеча смазана жиром, чтобы не коробилась. 

— Двинули, — сказал парень, наблюдая за колонной новобранцев, вышагивающей со 
двора. 

Дима не откликнулся на призыв к разговору. Парень в кожанке посмотрел на него 
оценивающе. 

Двери с табличкой ВВК распахнулись. Толпа повалила вовнутрь, в вытянутое 
наподобие пенала помещение — школьный спортзал. Неприменные атрибуты 
спортивного 
зала на своих местах — брусья, гимнастический конь, кипа матов, за ними 
шведская 
стенка. Кроме них по всему залу стояли маленькие столики на тощих ножках, а под 

баскетбольным щитом — длинный стол, укрытый светлой скатеркой. 

Дима по примеру других, пришедших на медосмотр, разделся, сложил одежду кучкой 
на низкой скамейке, пристроился в конец образовавшейся очереди. Голый, стыдливо 

прикрывался ладонями, поглядывал по сторонам. К его великой радости медперсонал 

сплошь состоял из мужчин. 

Перед ним подрагивал в ознобе обладатель кожанки, костистый, худосочный, с 
тонкими руками. Он явно проигрывал по сравнению с Никодимом Корзенниковым. 
Очередь двигалась медленно. Наконец, спустя полчаса, Дима уселся на табурет 
напротив врача в круглых очках. Под распахнутым халатом виднелась гимнастерка с 

двумя шпалами в петлицах. Врач деловито, ни слова не говоря, что Диме было на 
руку, приставил стетоскоп к его мохнатой груди. Послушал, повернул пациента 
спиной к себе. Бодрящий холодок металла рыскал под лопатками, отыскивая 
признаки 
какой-то хворобы. Тщетно. 

Майор медицинской службы вывел размашистую неразборчивую запись в личной 
карточке Никодима Корзенникова и передал ее сидящему за соседним столиком 
коллеге. Тот проверил рефлексы, поводил блестящим молоточком перед глазами, а 
напоследок легко шлепнул пухлой ладошкой по Диминому колену и сказал что-то 
ободряющее. Дима поддакнул движением головы. Во время процедур он изо всех сил 
изображал понимание. Эту задачу облегчала заметная неразговорчивость медиков. 
Но 
стоило кому-то задать вопрос, как он отвечал кивком головы или разводя руки в 
стороны. 

— На что жалуетесь? 

Дима «отнекивался» головой. Он не жаловался. 

— Какие болезни перенесли в детстве? 

Дима разводил руками — никаких! 

— Прививки? 

Дима кивал и поспешно оттопыривал большой палец правой руки, что означало — 
«здорово!» или (в данном случае) — «прививки у меня — первый сорт!» 

Ни один из врачей не задерживал Диму долго. В личной карточке прибавлялось 
записей. И вместе с карточкой душа заполнялась уверенностью — медкомиссию он 
пройдет. Но председатель комиссии сразил его заключением: 

— Не годен! 

«Как не годен? — хотел закричать Дима. — Все ведь доброжелательно улыбались, не 

хмурились. И вдруг — не годен!» 

Но веское заключение «Не годен!» в устах подполковника было подкреплено 
характерным движением рук — «иди-иди!» 

Дима попытался объясниться на пальцах. Не восприняли. Выплеснул из себя с 
горечью: «Фронта!» Не вняли. Сокрушенно махнул кулаком, и бегом к одежде — 
скорей отсюда, из пропахшего потом зала, на простор, на воздух, к Неве, чтобы 
унять обиду, позволить себе расслабиться, или бухнуться в реку и заплыть на 
середину — дать мышцам работу, остудить повергнутый в жар мозг. 

У скамейки так же стремительно одевался парень в кожаной куртке. По щекам его 
расползались розовые пятна, лицо плаксиво сморщилось. «Не годен» — понял