- Меня разбудил звук взрыва. Он ворвался через открытую дверь балкона...
Инженер-капитан 1-го ранга С.Г. Бабенко:
- В три часа ночи затрезвонил телефон... Вечером оперативный дежурный пошутил 
мне вслед: "Разбужу тебя в три ночи". Ну, думаю, шутничок, черти тебя дери! 
Снимаю трубку. Точно - он. Но голос встревоженный:
- Срочно прибыть на линкор "Новороссийск"!
- Что случилось?
Оперативный дежурный чуть помедлил, видимо не доверяя городскому телефону, но 
все же сказал:
- Сильный взрыв в носовой части...
Старший лейтенант К.И. Жилин:
- Во время войны в Туапсе взрывом авиабомбы меня завалило в укрытии. На всю 
жизнь запомнил запах сгоревшего тротила. Едва я втянул в себя каютный воздух, 
как сразу почуял знакомую гарь. Самого взрыва я не услышал, только грохот 
упавших реек, а вот носом, чутьем понял - случилось что-то страшное... Наверное,
 артдозор что-то нарушил! Сейчас рванет, расплющит о броню... На секунду 
зажмурился...
Капитан-лейтенант В.В. Марченко:
- Я настольно был уверен, что у нас в погребах все нормально, и первое, о чем 
подумал, - бензоцистерна. Она взорвалась... Однако для бензина взрыв слишком 
сильный. Бросился в первую башню. Она ближе всех к месту взрыва и потому вся 
была облеплена илом. Прямо перед дульными срезами орудий - кратер развороченной 
палубы, шпили* - на сторону...
Решил осмотреть погреба и башни носовой группы. Вызвал старшину команды подачи 
1-й башни Захарова и дежурного по башне, спустился с ними на броневую палубу к 
люкам снарядного и зарядного погребов. Люки были целы, но вода уже переливала 
через комингс и затопила их крышки. Открывать нельзя. Тогда мы взбежали на 
верхнюю палубу и влезли в башню, спустились в перегрузочные отделения-"этажи" и 
через специальные жаропрочные иллюминаторы заглянули в погреба. Там горело 
аварийное освещение, и мы увидели, что снаряды и заряды - слава богу! - 
спокойно лежат в стеллажах, в погребах чисто и сухо. Надо ли говорить, какой 
камень отвалил от сердца?..
Почему я так подробно об этом говорю? Да потому, что первое, что всем приходило 
в голову, - взрыв боезапаса. Накануне мы выгружали часть боекомплекта, и потому 
у всех, наверное, осталась в памяти опасность этой работы. Тем более что 
взрывчатые вещества в снарядах были старые, еще итальянские... Тут и аналогия с 
"Императрицей Марией" сработала (там ведь именно погреба рванули). В общем, так 
начальству и доложили, так и в Москву пошло, так и Хрущеву сообщили... Тот 
распорядился: "Виновных - под суд!"
Самое страшное на флоте - это передоклад. Начальство не любит, когда 
подчиненные берут свои слова обратно: "Ах, извините, мы ошиблись!"
Короче говоря, меня "назначили" виновником взрыва, и следователи - это были еще 
те ребята, не забывайте, после смерти Сталина не прошло и трех лет, - повели 
дело к взрыву погребов...
Положение Марченко было преотчаянным: из огня взрыва он попал в полымя допросов.
 Ему не верили, его не хотели слушать, ему подсовывали протоколы с его 
переиначенными показаниями. Марченко их не подписывал. В десятый, а может, в 
сотый раз его спрашивали:
"Как вы могли допустить взрыв боезапаса?" - "Боезапас цел!" - "Ну, это еще надо 
доказать..."
Доказать это можно было, лишь подняв корабль. На подъем должно было уйти не 
меньше года. Следователи не могли столько ждать. Виновник сидел перед ними. Да 
и что могло так взорваться, как не артпогреба главного калибра?!
Капитан-лейтенант В.В. Марченко:
- Мне пришлось побывать почти во всех подкомиссиях, образованных по версиям 
взрыва (боезапас, диверсия, мина, торпеда...) В каждой из них беседу со мной 
начинали с одного и того же предложения: "Расскажите о причине взрыва боезапаса 
главного калибра". И каждый раз приходилось рассказывать и доказывать, что с 
боезапасом все в порядке. На мое счастье (да и на свое, конечно, тоже), 
остались в живых старшины башен, с которыми я осматривал погреба. Однако нам не 
хотели верить. Опрокинутый корабль скрылся под водой, признаков наружного 
взрыва еще не обнаружили. Меня просто убивало это упорное желание доказать 
недоказуемое - взрыв боезапаса.
Вскоре меня доставили на заседание Правительственной комиссии. Я сидел на стуле 
посреди большой комнаты. Кажется, это был кабинет командующего флотом... 
Председатель Правительственной комиссии по расследованию причин гибели линкора 
зампредсовмина СССР генерал-полковник В.А. Малышев начал разговор таким 
образом:
- Мне доложили председатели подкомиссий, что вы упорно отрицаете взрыв 
боезапаса главного калибра. Расскажите, на основании каких фактов вы это 
отрицаете...
Я рассказал все, что видел, и все, что делал в ту страшную ночь. Рассказал, как 
со старшинами башен обследовал погреба...
Вижу по лицам - не верят... Вдруг на подоконнике зазвонил полевой телефон. 
Трубку снял Малышев.
- Что? Воронка? Радиус четырнадцать метров? Листы обшивки загнуты внутрь?...
Это звонили водолазные специалисты. Они обследовали грунт в районе якорной 
бочки и пришли к бесспорному выводу - взрыв был внешний...
Малышев подошел ко мне и пожал руку:
- От имени правительства СССР выношу вам благодарность за грамотные действия!