Взрыва я не слышала. Утром, как всегда, выглянула в окно. Труб нет. Все ясно - 
ушли в море. Я ждала ребенка и потому частенько наведывалась на рынок за 
свежими овощами. В то утро, без всяких дурных предчувствий, отправилась в 
Артбухту с хозяйственной корзиной. Тетки в очереди гудят: "Новороссийск", 
"Новороссийск"..." Прислушалась - ушам не верю: взорвался! Первая мысль: 
наверное, котлы! Володя!
Кинулась на возвышенность, откуда видна Северная бухта. Вижу: против госпиталя 
- огромная подводная лодка, только без рубки. Пригляделась - это днище 
опрокинутого линкора. И люди по нему ходят. По молодости была уверена - жив. 
Жив Володя! Накупила яблок и - скорей в госпиталь. Он конечно же там! У решетки 
меня не пускают. Всем женам говорят - либо жив, либо погиб, а мне - 
"неизвестно". День - "неизвестно", два - "неизвестно". Видимо, была надежда, 
что из перевернутого корпуса еще выйдут люди. Он был там. Только после того как 
внутри затихли последние стуки, мне выдали свидетельство о смерти. Я осталась 
совсем одна. Мужа нет. Жилья нет. Вот-вот должна была родиться дочурка... Что 
делать? Правда, на произвол судьбы меня не бросили. Дали однокомнатную квартиру 
на окраине Москвы. Вот в ней и живу, и дочь вырастила... Преподавала в школе 
русский язык и литературу.
Однажды пришли в гости Володины матросы. Рассказали, что видели лейтенанта 
Писарева за несколько минут до опрокидывания линкора. Он надел черные перчатки, 
сказал: "Приказ есть приказ!" - и полез в котлы...
Марианна Александровна Михалюк захватила в гости к подруге пачку старых - 
севастопольских - фотографий. Тоненькая, подтянутая, спортивная, ее легко 
представить женой 24-летнего лейтенанта. Анатолий Михалюк, ее муж, был самым 
молодым среди "механических" офицеров линкора.
- Мы дружили с ним с трех лет. Даже к бабушкам ездили гостить вместе. Они жили 
по соседству - в старинном городе Александрове. Там же играли в моряков, 
пиратов, капитанов. Толя мастерил кортики, бескозырки... Учились в одной школе, 
только он шел классом старше. Но это не мешало мне прорабатывать его на 
комсомольском бюро за задержку с выпуском стенгазеты. Рисовал он прекрасно! 
Домой возвращались вместе, он слегка урезонивал меня за принципиальность: "Ну 
ладно, ну чего ты так напустилась... Сказал, сдам в срок, - сделаю". Это было 
его золотым правилом - держать слово.
Конечно же, он поступал только в морское училище - в филиал "Дзержинки" в 
Пушкино. Учился вместе с Володей Писаревым, только на разных курсах. Защитился 
на "отлично". Ему предложили выбирать флот. На Черное море была лишь одна 
вакансия. Он хотел на Север, но пожалел меня. "Ты у меня такая маленькая, 
худенькая, куда тебя в Заполярье везти?!" И поехали мы в Севастополь. Был март 
55-го. В день приезда объявили общефлотское учение. Сирены воют, матросы в 
касках бегают... Сидим мы в ресторанчике, решаем, где приткнуться. А одна 
женщина спрашивает его: "Сколько вашей жене лет-то? Школу-то хоть кончила?" А я 
уж пединститут закончила, романо-германская филология...
Сняли мы комнатку на Ивана Голубца. Виделись нечасто. Толя вживался в службу, в 
экипаж, в сложное корабельное хозяйство. Да и не баловали лейтенантов сходами 
на берег. Я его всегда до самой Минной стенки провожала - на баркас с линкора. 
Хоть в пять утра, с первым троллейбусом.
К осени ждали прибавку в семействе. По моим подсчетам, она должна была 
произойти 25 ноября. Врачи советовали мне рожать дома, в Москве. Я тянула до 
последнего, не хотелось расставаться. Уехала 27 октября. За два дня до 
несчастья.
Сообщили мне не сразу... Прошли ноябрьские праздники, а поздравление от Толи я 
не получила. Это удивило, он не мог не прислать открытки. 10 ноября у меня день 
рождения, и снова молчание. Тут уж я встревожилась и послала телеграмму его 
товарищу. Он тоже не ответил (потом выяснилось, погиб вместе с Толей). Я 
послала телеграмму на имя командира. 14 ноября почтальон приносит ответную 
депешу: "Сообщаю, что Михалюк Анатолий Емельянович погиб в море при исполнении 
служебных обязанностей. Командир части". Я не поверила. Этого просто не могло 
быть. Что-то напутали... Сели мы с мамой в поезд и поехали в Севастополь. 
Линкора не было...
Мама пошла в экипаж, а я слегла дома, на нервной почве отнялась правая рука. 
Писать не могла. Все бумаги оформляла мама. Я ведь вообще без документов 
осталась. Толя хранил в своей каюте и мой диплом, и комсомольский билет, и 
свидетельство о браке. "Линкор, - говорил он, - это же крепость, сейф..." Ну да 
бог с ними, с бумажками...
Пришел к нам на квартиру Толин матрос и рассказал: "Лейтенанта Михалюка послали 
вниз подкреплять переборки. Меня он отправил с докладом на верхнюю палубу за 
пять минут до переворачивания. Там и спасся..."
Уехали мы через два дня. Мама очень опасалась за ребенка. Но Иришка родилась 
благополучно.
Дали нам пенсию в 58 нынешних рублей, но при Хрущеве ее урезали, так что мне, 
чтобы продержаться, пришлось выучить голландский язык. Меня взяли 
референтом-библиографом в Государственную библиотеку иностранной литературы. А 
потом, когда дочка подросла, мы уехали с ней в Магадан, там я два года 
преподавала немецкий в местном пединституте. В общем, выжили. Наверное, 
все-таки физическая закалка помогла. Я ведь мастер спорта по легкой атлетике. В 
пятьдесят лет на дельтаплане полетела...
Из училища, которое он кончал, доброе письмо прислали, сообщили, что "за 
мужество и героизм, проявленные при спасении корабля, инженер-лейтенант Михалюк 
посмертно представлен к ордену Ленина". Орден так и не дали, но... Вот мой 
орден!