из них даже не догадывается, что в этих зеленоватых волнах, в каких-нибудь ста 
метрах от берега, произошла самая смертоносная из всех морских катастроф, какие 
случались когда-либо в нашем Отечестве.
Глава первая
АВТОГРАФ СМЕРТИ
19 октября 1955 года в 01 час 30 минут 46 секунд самописцы Крымской 
сейсмостанции прочертили на ленте неровные всплески. Чуткие приборы 
зафиксировали сотрясение почвы в районе Севастополя. Дежурный по станции решил, 
что это обычный подземный толчок. Откуда ему было знать, что на ленте остался 
автограф смерти, что эта нервная зубчатка - последняя кардиограмма двухсот 
остановившихся сердец, что на внутреннем рейде Севастополя под килем 
флагманского корабля Черноморского флота линкора "Новороссийск" рванул 
неимоверной силы взрыв, насквозь пробивший восемь палуб - из них три 
бронированные?
Огненный смерч прорвался через многоэтажье кубриков - в каждом в три яруса 
спали в подвесных койках матросы, - выхлестнул из стального кратера, разворотил 
верхнюю палубу от борта до борта и взлетел на высоту фок-мачты.
Часовой у гюйсштока (он стоял на самом кончике линкоровского носа) был 
подхвачен вихрем взрыва и выброшен далеко в море. По счастью, он остался жив.
Сквозь гигантскую пробоину в носу (потом подсчитают ее площадь и ахнут - 
полтораста квадратных метров) в корпус линкора, бурля и клокоча, ринулась 
холодная осенняя вода, густевшая от ила и матросской крови.
На "Новороссийске" сыграли боевую тревогу. Сначала ударили в рынду, потом, 
когда запустили аварийные дизель-генераторы, - затрезвонили колокола громкого 
боя.
* * *
Имя этого корабля я услышал давно - еще школьником. Его произносили вполголоса: 
так и должно было быть - в знак скорби. Но при этом оглядывались - не подслушал 
ли кто государственную тайну? Шел пятьдесят пятый год... В те времена еще не 
привыкли называть вещи своими именами. Однако ни тогда, ни теперь гибель 
линкора "Новороссийск" не составляла и не составляет никакой особой тайны. Не 
могла быть тайной весть, облетевшая весь флот, сотни семей, все крупные газеты 
мира...
Несколько лет назад натовские военные журналы, комментируя события 
тридцатилетней давности, писали, не скрывая злорадства:
"Самая крупная катастрофа в истории Вооруженных Сил Советов результат 
технического авантюризма большевистского флота. Трагическая гибель большого 
корабля в центре военно-морской базы, сотни и сотни жертв, унесенных на дно 
перевернувшимся линкором, десятки заживо погребенных, к которым спасатели так и 
не смогли прийти на помощь, красноречиво говорят о морской выучке русских, 
отсталости советской инженерной мысли, жестокости большевистских уставов".
"Русские потеряли самый крупный свой корабль, доставшийся им от итальянского 
флота как трофей, только потому, что они не смогли овладеть слишком сложной для 
них западной техникой".
Можно было бы привести добрую дюжину подобных сентенций из других изданий, но 
нужды в том нет, так как все они перепевают на разные лады одни и те же 
обвинения.
Тридцать три года мы молчали о трагедии "Новороссийска", словно нам нечего было 
возразить нашим недругам. Это молчание воспринималось ими (или выдавалось 
широкой публике) как наше невольное согласие с оценками западных военных 
обозревателей драмы в севастопольской бухте, оценками весьма предвзятыми, а то 
и вовсе извращенными.
За треть века нашего неправедного молчания имя погибшего линкора обросло 
множеством небылиц, домыслов, кривотолков. "Новороссийск" стал мрачной легендой 
нашего флота, а севастопольская бухта обрела славу филиала Бермудского 
треугольника.
"Как же, как же, - приходилось слышать не раз и не два, - ведь на том же самом 
месте взорвалась и погибла в 1916 году "Императрица Мария" лучший линкор 
Черноморского флота. Причем оба корабля перевернулись и оба унесли свои экипажи 
на дно..."
"И все курсантики, молоденькие... Их как раз на практику туда направили".
"Трое суток живые из-под воды в корпус стучали..."
"Водолазы работать не могли... Все коридоры трупами были забиты. Трое в уме 
повредились..."
По счастью, еще живы люди, которые могут рассказать, как было все на самом деле.
.. А те, кто уже ушел из жизни, успели оставить свои свидетельства...
Я держу в руках обрывок ленты с сейсмозаписью взрыва. Кто-то ее сохранил и 
принес в редакцию газеты "Слава Севастополя".
Я всматриваюсь в пляску линий, будто по ней можно разгадать тайну взрыва, будто 
вот-вот, еще мгновенье, и тесно сжатые пружины отметок развернутся в слова, и 
тогда я прочту всю страшную скорбную и героическую хронику той последней ночи 
погибшего линкора.
Нет, на ленте только то, что начертали бесстрастные самописцы - взрыв. Дописать 
все остальное предстоит моему перу. Смогу ли, сумею? Не уведет ли подлая 
привычка в сторону от сути, скругляя углы и смягчая жестокую правду? Не толкнет 
ли под локоть в самый ответственный миг внутренний цензор, трусливо затаившийся 
в потемках души?
Боже, сколько глаз будет следить за моим пером - взыскующих, сочувствующих, 
ненавидящих, умоляющих, требующих... Ведь все это было так недавно, и тысячи 
людей, переживших "Новороссийск", будут судить мои строки неподкупным судом