идти в десант и в чем под венец, в чем выходить на вахту и во что облачаться 
при стоянке на якоре... Надо было знать многосложную иерархию орденов и медалей,
 знать, в каких случаях разрешено ношение белых шаровар, башлыка, галош и 
наушников...
Но вот все готово, пригнано, подогнано, отутюжено, накрахмалено...
В день производства - 5 декабря - новоиспеченные мичманы, в парадных треуголках,
 взбудораженно-радостные, толпились в аванзале квартиры морского министра. Еще 
слышны в шумном говоре корпусные прозвища - Заклепка, Дворник, Адашка, Эйч-Пейч,
 Индюк, Э-э-э-эрмингельд, Мураевка, но в руках у каждого свернутый в трубочку 
приказ о производстве и распределении по морям и экипажам. И у каждого горит на 
эполетах одинокая мичманская звездочка для кого-то путеводная, для кого-то 
погребальная...
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "Лейтенант Дурново, привалившись к стенке, сидел неподвижно, 
согнутый, словно о чем-то задумался, но у него с фуражкой был снесен череп и 
жутко розовел застывающий мозг... Лейтенант Гирс валялся с распоротым животом...

...Вид лейтенанта Постельникова был ужасен: весь майский костюм его был сплошь 
покрыт кровью; лица даже нельзя узнать. Ему в щеку попал осколок, выбил зубы, 
раздробил челюсть, и он не мог говорить. У него была перебита рука, но он не 
покидал свой плутонг".
Шумно и весело в аванзале квартиры министра.
Пока не грянула команда, назначаются рандеву и выбираются рестораны: у Донона, 
у Кюба, у Медведя...
- Господа офицеры!
Замерли стихшие шеренги. В дверях плывет, рябит, сверкает густое адмиральское 
золото: морской министр, директор Морского корпуса, начальник бригады крейсеров,
 штабная свита.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "После поздравления с производством и восторженных криков "ура",
 - вспоминал мичман Б. Арский, - мы все мигом вылетели, как птички из клетки, 
на Адмиралтейскую площадь, гремя палашами по каменной мостовой. Мы лихо 
рассаживались по "извозцам", стоявшим длинной вереницей у подъезда министерства.
 В этот вечер мы были героями дня и покорителями дамских сердец Петербурга. Все,
 казалось, смотрели на нас, и все улыбались нам. Солдаты и городовые и те, 
казалось, как-то особенно молодцевато отдавали нам честь. С лихо наброшенными 
николаевскими шинелями мы гарцевали на лихачах по улицам столицы..."
Через три-четыре года за эти золотые деньки им пришлось платить по самому 
высокому счету - кровью, увечьями, жизнью...
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "...И вторично лейтенант Гирс был весь охвачен пламенем. 
Добравшись до боевой рубки, он остановился в ее проходе, вытянулся и, держа 
обгорелые руки по швам, четко, как на параде, произнес: "Есть!" Заметив, что 
его, очевидно, не узнают и молча таращат на него глаза, он добавил:
- Лейтенант Гирс!
...На нем еще тлело изорванное платье. Череп его совершенно оголился, были 
опалены усы, бачки, брови и даже ресницы. Губы вздулись двумя волдырями. Кожа 
на голове и лице полопалась и свисала клочьями, обнажив красное мясо... 
Дымящийся, с широко открытыми глазами, он стоял, как страшный призрак, и 
настойчиво глядел на капитана второго ранга Сидорова, ожидая от него 
распоряжений..."
Да, их "цусимский выпуск" честно расплатился за те немногие радости жизни, 
которые успели выпасть на его долю...
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ. В последний раз они стояли рядом, мичманы выпуска 1901 года: 
Кедров, Домбровский, Домерщиков, Зеленой, Ларионов, Павлинов, Щастный, братья 
Тихменевы, Тыртов, Феншоу.
Жизнь разметет этот строй не просто по кораблям - по всему свету, по странам и 
континентам. Этот осядет в Шанхае, тот в Тунисе, этот не покинет Родины, тот 
застрелится на чужбине.
Имена многих из них войдут в историю отечественного флота. Одни будут выбиты на 
ее страницах золотом, другие - вытравлены чернью.
Пока еще они все в одной шеренге. Они смотрят в будущее с надеждой оперенной 
юности. О счастливое неведение грядущего!
Я вглядываюсь в их лица с высоты своего времени - из их далекого будущего. 
Легко быть оракулом, глядя в прошлое... Я могу вызвать их из строя и каждому 
объявить его судьбу, как только что объявили им назначения на моря и корабли.
Мичман Кедров!
Вас ждет блестящая карьера и тусклый финал. Адмирал Макаров выберет вас за 
ясный ум и расторопность в личные флаг-офицеры. Вам повезет: в день гибели 
Макарова на "Петропавловске" вы уйдете в поход на эсминце "Боевом". Вам повезет 
еще не раз. В день бунта на линкоре "Гангут" вы окажетесь на берегу. Вы первым 
из выпуска наденете контр-адмиральские погоны, а к ним аксельбант 
флигель-адъютанта. Но не выпадет на вашу долю ушаковских викторий... И ваш 
второй - вице-адмиральский орел слетит на погоны с терновым венцом вместо 
державы. Вы получите этот чин в награду от Врангеля за невиданную в истории 
спасательную операцию: свыше полутораста тысяч русских людей - белых солдат, 
казаков, офицеров, священников, чиновников, инженеров, артистов, писателей, их 
жен и детей - увезут из Крыма ваши корабли от расправ озверевших победителей. А 
вам вести свою эскадру в последний поход - в Северную Африку, во Французский 
Тунис, в Бизерту, ставшую корабельным кладбищем Черноморского флота.
В 22-м вы покинете эскадру изгнанников и переберетесь в Париж, где, на 
удивление всем, сядете на студенческую скамью в институте железнодорожных 
инженеров...