Офицеры тоже роптали.
"18 августа 1917. В Генмор - из Специи.
Ввиду близости ухода и необходимости обмундирования за границей, ибо на Севере 
сделать это невозможно, прошу ускорить разрешение вопроса о размере 
вознаграждения за погибшее имущество офицеров. Домерщиков".
Но чиновники Генмора будто и не получали этих тревожных телеграмм. Из 
Петрограда шло одно и то же: "Ускорить ремонт, ускорить вооружение, ускорить 
выход в море".
Спустя девять дней Домерщиков сдал "Младу" знаменитому полярному первопроходцу 
капитану 1-го ранга Федору Матисену, который в октябре 17-го приведет ее в 
Белфаст, где она навсегда и останется.
В Россию мятежные младовцы возвращались по сухопутью. Морской генеральный штаб 
остался очень недоволен "либеральничаньем" командира посыльного судна, 
недоволен тем, что Домерщиков не смог "обуздать распоясавшуюся команду". По 
возвращении в Петроград он был снижен на ступень в воинском звании - из 
кавторанга снова стал старшим лейтенантом и в этом чине в ноябре семнадцатого 
года был "отчислен из резерва морского ведомства". Приказ этот, заготовленный 
еще в канун Октябрьской революции, бюрократическая машина Адмиралтейства 
"провернула" по инерции в первые дни советской власти. Список моряков, 
увольняемых с флота, подписали управляющий Морским министерством "первый 
красный адмирал" Иванов и народный комиссар по морским делам Дыбенко. Если бы 
они знали, что от службы отстраняется офицер, относившийся к своей 
революционной команде "с тактом и пониманием", фамилию Домерщикова наверняка бы 
вычеркнули из этого списка. Но они не знали, и это роковое обстоятельство 
отлучило моего героя от военного флота на двадцать лет...
Вот что стояло за старой фотографией, найденной Еленой Сергеевной в осиротевшей 
комнате.
- Вместе с этой фотографией я нашла еще одну.
Елена Сергеевна положила передо мной желтоватый снимок на паспарту из 
плохонького, рыхлого картона. Я вздрогнул: это была та фотография, которая в 
досье Палёнова имела достоинство козырного туза. Домерщиков позировал фотографу 
в форме английского офицера - френч, перетянутый портупеей, бриджи... Стоп! На 
полях паспарту слабая карандашная надпись: "Порт-Саид, 17". Так вот в чем дело! 
И как же я раньше не догадался! Лихорадочно роюсь в портфеле, достаю ксерокопию 
дневника Иванова-Тринадцатого. Листаю. Глава "После катастрофы": "...Англичане 
обмундировали спасенную часть команды в английское солдатское платье, снабдили 
лагерным имуществом: палатками, одеялами, циновками, взяли на довольствие..."
Вот уж действительно, ларчик открывался просто! Ну как было не 
сфотографироваться в столь экзотической форме: русский моряк в мундире 
английского пехотинца! Мог ли он подумать, что этот шуточный почти снимок будет 
использован против него как одно из главнейших доказательств его участия в 
чудовищном преступлении?
Так в досье Палёнова была пробита вторая брешь: Домерщиков не был ни дезертиром,
 ни офицером английской армии!
- Вот и все, что мне досталось от Екатерины Николаевны, - развела руками 
Максимович.
Я был удивлен, что осталось хоть это... Я был благодарен этой женщине, весьма 
далекой от истории флота и архивных розысков, но тем не менее подобравшей с 
пола старые "бумажки" и фото, сохранившей частицу жизни почти неведомого ей 
человека. Она поступила как истинная интеллигентка, и благодарить ее за это 
было бы бестактно.
- Значит, главная часть семейного архива Домерщиковых попала к той женщине, 
которая ухаживала за Екатериной Николаевной в доме престарелых?
- У Нины Михайловны, - уточнила Максимович.
Я прозвонил всю цепочку ленинградских телефонов, и - уж так мне везло в тот 
день - сестра соседки Домерщиковых по "эпроновской" квартире Татьяна Павловна 
Беркутова отыскала номер какой-то женщины, чей зять знает адрес Нины Михайловны.
 Зять сообщил заветный адрес и тут же предупредил, что у Нины Михайловны 
большая беда. Поздним вечером она возвращалась из сберкассы, ее подкараулил 
грабитель, ударил молотком по затылку... В общем, рана зажила, но ее мучают 
головные боли, у нее провалы в памяти, и вообще ей вредно перенапрягаться, 
вспоминать, волноваться... Сейчас она уехала к родственникам в Саратов. В 
Ленинград вернется не раньше чем через месяц.
Я поблагодарил своего собеседника, посочувствовал пострадавшей женщине и 
искренне пожалел, что на тупую башку грабителя, наверное, никогда не опустится 
стальной молоток.
До отхода "Красной стрелы" еще есть время заглянуть в архив.
Когда-то для меня это слово звучало так же мертво, как "кладбище", а люди, 
которые там работали, напоминали этакого пронырливого старичка, "веселого 
архивариуса" из популярной радиопередачи: "Для вас ищу повсюду я истории 
забавные..."
Теперь знаю: архив - пороховой погреб истории. В толстостенных хранилищах, за 
тяжелыми стальными дверями, коробки с документами стоят на стеллажах, как 
снаряды в корабельных артпогребах. Мне показалось - грянул самый настоящий 
взрыв, когда я открыл тоненькое "Судное дело лейтенанта Домерщикова". 
Кронштадтский военно-морской суд приговаривал моего героя к "отдаче в 
исправительное арестантское отделение на два года и четыре месяца с исключением 
из службы и лишением воинского звания, чинов, ордена Св. Станислава III степени,
 дворянских и всех особенных прав и преимуществ" за - я глазам своим не 
поверил! - "за непополненную растрату 22 054 рублей 761/2 копеек вверенных ему