распоряжение о разводке очередной смены по боевому расписанию к орудиям, 
погребам и на корабельные посты, дав приказание дать ужин команде на полчаса 
раньше, т. е. в 5.30 вечера.
Время подходило к 5.30 вечера, сумерки начинали сгущаться, пошел небольшой 
дождь, и погода заметно стихла. В свое время была дана боцманская дудка к ужину,
 вскоре после которой конвоир вновь начал делать зигзаг вправо, меняя курс. Наш 
поворот в его месте удался очень хорошо, но только что, завершив циркуляцию, мы 
легли ему в кильватер, как я почувствовал два последующих сильных подводных 
удара в левый борт, около носовой башни; корабль сильно вздрогнул, как бы 
наскочив на камни, и, прежде чем можно было отдать себе отчет в происходящем, 
рядом, поднявши по борту столб воды, из развороченной палубы с левого борта 
около башни вырвался громадный столб пламени взрыва, слившись в один из 
нескольких последовательных взрывов по направлению к мостику. Было ясно, что за 
последовавшим наружным двойным взрывом детонировали носовые погреба правого 
борта, разворотили палубу и сдвинули броневую крышу у носовой башни.
Я застопорил машины, а судовая артиллерия открыла огонь, стреляя из носовых 
шестидюймовых орудий ныряющими снарядами по неопределенной цели, ибо никому не 
удалось увидеть ни лодку, ни перископ, да и открыть последний и в более 
спокойной обстановке было бы затруднительно, а гулявшие беляки служили хорошим 
прикрытием для подводной лодки. После нескольких минут интенсивной стрельбы по 
левому траверзу, в расстоянии четырех-пяти кабельтовых, был замечен большой 
подводный взрыв с широким основанием и довольно темной окраски.
Этот взрыв был ясно виден с конвоировавшего нас английского авизо и записан в 
их вахтенный журнал. Не видя смысла в продолжении недисциплинированного огня, я 
прекратил стрельбу, тем более что она угрожала как нашему конвоиру, так и 
французским тральщикам, кои находились еще у нас в виду.
Положение "Пересвета" было угрожающим. Тотчас же после взрыва корабль сильно 
осел, и волны начали заливать бак, образуя крен на левый борт, все время 
увеличивавшийся. Было ясно, что никаких мер к спасению корабля из-за полученных 
сильных повреждений предпринять было уже невозможно, и были даны команды "Всем 
надеть пояса!" и "Все на гребные суда!".
Опасаясь возможного взрыва носовых десятидюймовых погребов, я убрал всех людей 
с мостика и велел быстрее спускать шлюпки. Однако задача эта была не из легких. 
Состояние моря было еще значительно свежее; крен на левый борт и дифферент на 
нос все увеличивались с каждой минутой.
Спускаемые гребные суда разбивались о борт в щепу, обрывались тали. 
Благополучно удалось спустить с мостика лишь капитанский катер. В сумерках мне 
было плохо видно, как шло дело со спуском шлюпок, которыми распоряжался старший 
офицер, но у меня уже не было сомнений, что корабль начинает тонуть, 
переворачиваясь на левый борт, почему и была дана команда "Спасайся, кто 
может!", с указанием покидать корабль с правого, подветренного борта, стараясь 
не держаться близко от него.
Носовая часть совершенно ушла в воду, и волны стали обрушиваться на мостик, 
когда я ясно почувствовал, что внутри корабля какие-то переборки не выдержали, 
послышался отдаленный грохот, и что-то внутри корпуса посыпалось к носу - это 
могли быть сорванные котлы носовых кочегарок.
Взяв себе пробковый матрас из кем-то расшнурованной и брошенной на мостике 
койки, я завернулся в него и, кое-как обвязав вязки (они наполовину были 
оборваны), стал ожидать своей участи. Набежавшей на мостик волной я был 
подхвачен и брошен в открытый порт правого носового шестидюймового барбета, в 
котором и застрял, но следующая волна выжила меня из порта и бросила на 
свободную воду.
Дальше начиналась индивидуальная борьба каждого находившегося в воде за свое 
индивидуальное существование. На этом, собственно говоря, и заканчивается 
избранная мной тема..."
Глава шестая
КОМАНДЕ - ЗА БОРТ!
Москва. Февраль 1983 года
Дневник Иванова-Тринадцатого неожиданно продолжился и дополнился записками 
другого офицера - лейтенанта В. Совинского, старшего минного офицера крейсера 
"Пересвет". По негаданной удаче, они попались мне в журнале "Морские записки" 
за 1945 год, издававшемся в Нью-Йорке.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Вячеслав Николаевич Совинский родился в 1894 году. Окончил 
Морской корпус в 1914 году. За боевые отличия произведен в лейтенанты. Кавалер 
ордена Станислава III степени с мечами и бантами.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "Тропики... Жара... Идем в Индийском океане в полной боевой 
готовности. С борта ни одного огонька. В кают-компании все иллюминаторы 
задраены на броневые крышки. Визжат вентиляторы... Воздух накалился так, что 
даже "пеперминт" со льдом не освежает.
Ужин закончен. Перешли в кресла под световой люк, откуда через приоткрытую 
щелку, закрытую темной фланелью, чуть тянет вечерней прохладой. Разговор не 
клеится.
Из люка доносится придавленный голос вахтенного боцманмата Самойлова:
- Говорю вам, робяты, есть у него душа. Как окрестят корабль при спуске, так ен 
и живет. Если другой какой погодя то же имя носит, так та же душа в его 
перебирается и живет, хоча триста лет ей.
Мы невольно прислушались. Молодые матросы, по-видимому, мало убежденные 
Самойловым, задавали ему каверзные вопросы: как быть с "Полтавой", 
переименованной теперь в "Чесму"? чья душа в ней: старая ли "Полтавы", или 
заменена теперь душой "Чесмы", "али обе вместе"?