Звонок из каюты старшего офицера, вызвавший вахтенного, лишил нас возможности 
услышать, как вышел из трудного положения Самойлов. Разговор невольно перешел 
на затронутую тему.
Лейтенант Кузнецов, спасшийся с потопленного "Эмденом" "Жемчуга", всегда 
настроенный несколько мистически, горячо стал на защиту мнения Самойлова:
- Господа, не смотрите так легко на эти вопросы. Я утверждаю, что есть что-то 
такое, что нам совсем не понять. Почему "Новикам" всегда не везло? Почему 
"Марии" обязательно тонут? Почему Генмор не рискует больше назвать корабль 
"Русалкой"? Нельзя отрицать что-либо потому, что законы математики и физики не 
дают прямых объяснений... Что-то есть. И Самойлов, может быть, прав, подойдя к 
этому вопросу попросту: дали имя - появилась душа.
Третий день реет шторм.
Стоим в Порт-Саиде. Занимаемся ремонтом механизмов, несколько размотанных за 
длинный переход из Японии.
Ждем приказ идти на Мальту.
Сегодня моя очередь стоять "собаку" (вахта с полуночи до четырех утра). Выхожу 
наверх. Дождь... Пронзительный ветер.
Лейтенант Смиренский сказал, что канаты плохо держат (сосед-англичанин за его 
вахту наваливался раз пять), командир не спит и каждые полчаса выходит наверх, 
- одним словом, "Всех благ!" - и радостно юркнул вниз, в люк.
Глаза постепенно привыкли к темноте. Вырисовывался высокий борт 
соседа-англичанина. Осмотрев все канаты и обойдя корабль, возвращаюсь на ют.
- Кто на вахте?
Голос из темноты:
- Самойлов, вашсокродь!
Самойлов - молодчина, старый боцманмат, видавший виды, что называется, надежный 
человек. За всем присмотрит, вовремя все доложит.
- Что, Самойлов, мокро?
- Так точно, вашсокродь, мокровато малость!
Обыкновенно после такого вопроса, показывающего, что официальная часть 
закончена, Самойлов начинал разговор.
Ночной разговор на вахте особенный. Его не опишешь. Это то, что Станюкович 
называл "лясничаньем". Чего-чего в нем только нет! В нем воспоминания о прежних 
плаваниях, и забота о своем корабле, и глубокая философия простого человека. 
Разговор, в котором забываются подчиненный и начальник, но в котором остается 
улавливаемая лишь чутьем грань между старшим и младшим, где зналось, что можно 
сказать и вспомнить, а что нельзя.
Но сегодня Самойлов разговора не заводит. Чувствуется, что есть что-то такое, 
что его заботит, но чего он высказывать не рискует.
Время в свежую погоду летит быстро. Вот пробило 6 склянок, вот 7...
Вдруг слышу сзади шепот Самойлова:
- Вашсокродь, а вашсокродь...
- Чего тебе, Самойлов?
- Вашсокродь, а знаете, что вам доложу: старик наш не хочет идти в Средиземку!
От неожиданности не понимаю, в чем дело.
- Что ты чушь городишь? Какой старик?
- Да наш старик. "Пересвет" наш.
- Вот тоже выдумал! Откуда ты взял?
- Никак нет, не выдумал. Сами посудите. Прислали с Балтики лучших ахвицеров, а 
из Владивостока вышли - на камни сели. В Японии в док вошли на что опытные 
инженеры, а тут посадили так, что котлы покривились. Лишний месяц в доку 
простояли. Опять же в Суэцком канале лоцмана, поди, по тридцать лет служат, 
всякие корабли проводили, а наш поперек поставили, так что ни взад ни вперед. 
Сколько возиться пришлось, чтоб снова в канал войти... Помяните мое слово, 
вашсокродь, не хочет "Пересвет" в Средиземку идти...
- Вот что, Самойлов, ты эту дурь из головы выкинь, не равно кто из молодых 
матросов услышит, только смутишь людей.
- Точно я не понимаю? - обиделся Самойлов. - Разве я матросу этакое што скажу? 
Слава Богу, сколько лет служу на флоте. В Балтике на "Павле" плавал... Я вам 
первому докладаю.
- Ладно, пусть уж будет и последнему. Все это, брат, фантазии. Выдашь ты это в 
кубрике, а затем пойдут плести и дальше. Пойми ты - железо! Какая душа в 
железе?
- Железо-то железо, это мы понимаем. Да только в ем жисть есть. Вот господин 
штурман девиацию компасов уничтожали, все магниты подкладывали. Говорили, 
влияние железа корабля выравнивают. А разве в мертвом влияние есть? Не иначе 
как живой он, корабль-то. А раз живой, то обязана и душа в ем быть.
- Хочешь - верь, Самойлов, хочешь - не верь, дело твое. Но мой тебе совет: 
держи язык за зубами, а то попадешь ты, брат, в передрягу. Скажут, что трусишь 
и команду мутишь. И кончишь карцером. А теперь иди, буди смену. Поговорим 
как-нибудь потом.
К сожалению, потом поговорить с Самойловым о душе корабля пришлось мне при 
исключительных обстоятельствах.
На следующий день пришло распоряжение сняться с якоря и идти на Мальту.
После полудня, 22 декабря (ст. стиль), "Пересвет" вышел из Порт-Саида. Шторм 
несколько стих. Дождя нет, но зыбь сильная, и, выйдя за мол, заскрипел крейсер 
старыми боками, окутываясь волнами. На верхней палубе чисто. Все лишнее убрали. 
У орудий - очередная смена. Поданы снаряды для первого залпа. Корабль в районе 
действия немецких подводных лодок, а потому все наготове.
Горнисты сыграли "Повестку". Через 15 минут будет спуск флага (заход солнца).